Владимир Афиногенов - Конец черного темника

Меч воина сечёт, а топор плотника рубит для жизни дома, огонь врага уничтожает, а руки строителя воздвигают.

Разрушенная до основания столица Рязанского княжества уже в четырнадцатом веке была отстроена вновь, но на другом месте, в шестидесяти километрах к северу от Старой Рязани, также на высоком берегу Оки у слияния рек Трубежа и Лыбеди. И теперь легко и свободно парят в воздухе величавые строения Рязанского кремля.

...Чувство внутреннего опустошения охватило меня при виде панорамы штурма Батыем Рязани. Потянуло на воздух, захотелось постоять на широких каменных плитах и подумать над тем, почему вдруг возникло в душе это чувство, когда скорее всего сердцем должны были владеть в этот момент жалость и ненависть... И то, что окружало меня сейчас — уходящие вверх порталы каменных соборов, шумевший утренней суетой город за чугунным мостом, свободный разлив весенней Оки и бездонное, без единого облачка, высокое небо, — подсказало, что чувство опустошения пришло от сознания бессмысленности попыток диких орд загубить вечную красоту и вечное добро: это ведь всё равно что «запретить» елям и соснам оставаться зелёными и зимой и летом или же горному цветку эдельвейсу распускаться под снегом, земле весной одеваться в буйную зелень, осенью — увядать природе, это всё равно что заставить время повернуть вспять... А время не повернёшь, будь ты хоть трижды Потрясателем Вселенной: время идёт вперёд!

И ещё большую значимость приобретает сам факт существования посоха Пересвета, ставшего символом неизбежности правильного хода времени, его закономерности.

Тут меня тронули за плечо:

— Здравствуйте! Это вы меня спрашивали?

— Если вы Виктор Челяпов, заведующий отделом древней истории музея, то да...

— Будем знакомы.

Мы пожали друг другу руки и, не сговариваясь, посмотрели на золотые купола Успенского собора, вознёсшиеся над землёй и ослепительно блестевшие в ярких лучах утреннего солнца.

Прищурившись, Виктор сказал:

— Умели строить наши предки.

— И воевать! — в тон ему ответил я.

— Так вот, о посохе Пересвета... Передали мне вашу просьбу. Пока ничего существенного сказать не могу. В музее я совсем недавно работаю... И искать его, право слово, где — не знаю...

И, видимо, узрев в моих глазах след угасающей надежды, добавил:

— Схожу тут к одному человеку, который до меня заведовал отделом древней, истории музея и ушёл на пенсию. Если из Скопина поступал к нам посох, то он непременно должен знать об этом.

Конечно же я хотел и сам пойти с Виктором к пенсионеру, но у Челяпова в этот день были в музее срочные дела, и я, удручённый, пошёл в гостиницу.

А наутро — звонок.

— Приходите... Нашёлся посох! В запаснике находился... Под инвентарным номером 3888. Заваленный старыми холстами... Теперь — нашли!

Нашёлся...

— Нашёлся! — крикнул я удивлённой дежурной по этажу, бросил ей на стол ключ от номера и через несколько минут уже взбегал по мраморным лестницам музея.

В мешке из целлофана — материала, изобретённого химией наших дней, — лежал в углу посох из яблони шестисотлетней давности —-вещь века четырнадцатого. Признаться, меня как-то сразу поразило это совмещение времени: век четырнадцатый в веке двадцатом, год 1980-й и год 1380-й, дремучие леса по берегам Дона, тридцатилетний московский князь Дмитрий, яблоневый посох инока Пересвета...

Я вынимаю посох из мешка, стучу им об пол, примериваясь, как бы сам ходил с ним. Посох толщиной с руку, с рогульками на конце, достаёт мне до плеча, если опираться на него, кулак надо держать не под рогульками, как следовало, а посередине ствола.

Виктор, улыбнувшись, говорит:

— Представляю, какого огромного роста был Пересвет.

— Да.

От волнения я могу только отвечать односложно.

А укладывая снова посох в мешок из целлофана, своими мыслями о совмещении времён делюсь с Челяповым... Он произносит спокойно:

— Через пару месяцев будем готовить в музее экспозицию к шестисотлетию Куликовской битвы, вот нам этот посох и пригодится...

Мчусь в гостиницу, заказываю Смекаловку, сельсовет, прошу пригласить Белоярова к телефону. И вот слышу его мягкий голос, прерываемый помехами:

— Нашёлся... Ну видишь?.. Я же говорил, что непременно следы его отыщутся... Яблоневый, говоришь, с рогульками наверху, а книзу изогнутый... Да, это он! Точно. На левой рогульке следы от зубов?.. Всё правильно. Это его грызла не только Варвара, дочь отца Василия, а и те, у кого и не болели зубы. Многие! Почему? А потому, что верили... Чего не разберёшь?! Помехи мешают?.. Говорю, верили в него... Понимаешь — верили!