Юрий Давыдов - Волонтер свободы (сборник)

Миссис Маргарита накормила беглецов. Они обсушились. Но счастливчиками не глядели — морок "Джерси" тяготел над ними, поимке, возвращению они, ни минуты не колеблясь, предпочли бы расстрел на месте.

За полночь — дождь и ветер не унимались — миссис Маргарита повела беглецов на какую-то ферму — оттуда начинался тайный маршрут к передовым позициям континентальной армии. Опасаться следовало не только конных разъездов и пеших пикетов, но и оседлых американцев — тех, что прибивали к дверям своих домов красную тряпицу, знак повиновения британской короне…

О, с какой охотой и мичман Барни убрался бы из постылого Нью-Йорка! Ушел бы и, конечно, разминулся с гонцом Иола Джонса. Нет, жди у моря погоды. А дожидаясь, глядишь, и дождешься омаров [12] "Омарами" и "ростбифами" насмешливо называли английских пехотинцев, одетых в красные мундиры. : бегство пленных, исчезновение солдата-немца отзовутся повальными обысками.

Спешу успокоить читателей, взволнованных участью Барни Галафара, — получив весточку от командира брига "Провиденс", он благополучно достиг аванпостов континентальной армии.

Годы спустя, в Москве, у Новикова… Да-да, в Москве — Новиков сменил Петербург на белокаменную, жил у Никольских ворот… Так вот, в кабинете издателя "Московских ведомостей" говорили об американской революции, говорили и о похождениях Пола Джонса. (Произносили: "Поль Жонес".) Храбрец занимал почетное место на газетном листе; известия о нем поступали из Парижа, Амстердама, Лондона. Приятно было слышать похвалы отважному командиру неуловимого брига.

Но теперь, приступая к рассказу о том, как Джонс громил неприятеля у берегов Англии, пригубливаю гаф-энд-гаф. Нет, не забористую смесь рома и водки, а свой гаф-энд-гаф: печаль пополам с горечью. Вижу сумрачную божедомку близ Лондона, в тихом Гринвиче. То была последняя стоянка ветеранов британского флота. Пахло нищетой, как в Сент-Джайлсе, беднейшем квартале богатейшей столицы. Колченогие и однорукие, изорванные железом и опаленные порохом, тугие на ухо от былого грохота или с черной наискось повязкой, прикрывающей пустую глазницу, старики божедомы, случалось, затягивали "Всё отменно хорошо", и это тоже был гаф-энд-гаф: смесь мрачного юмора и забубенной бравады. Давным-давно их силком приволокли на корабли. Хватит бродяжничать, хватит бражничать — служи его величеству! Драли нещадно — "во имя Англии, домашнего очага и красоты". И в кандалы забивали, и под килем полоскали, и грозились вздернуть на рею, а там уж и рай недалече — вон они, Елисейские-то поля. В похлебке дрянь, в солонине черви? Не хнычь! В трюмах пачками мрут от болезней? Пустяки! Вбегай на ванты, как рысь. Выбирай якорь, как вол. Вылизывай палубу, как муравьед, И дерись с неприятелем, как леопард. А в судовом списке поместят: "с. м." — "способный моряк"… Способные моряки, они были способны и на сочувствие воюющим за свободу. Пели песню, называлась "Обращение моряка": будем справедливы и не станем посягать на восставших братьев. Но бил барабан боевую тревогу, но в рупор орал офицер: "Орудия к бою!" — и они дрались, как леопарды, со своими восставшими братьями… Вот почему, приступая к рассказу о подвигах экипажа Пола Джонса, пригубливаешь свой гаф-энд-гаф, смесь восторга и горечи.

Время было тяжкое. Повстанческий флот трещал под тараном британской эскадры. А Джонс вознамерился бить и жечь неприятеля в его волчьих логовищах: по ту сторону Атлантического океана, близ берегов Англии, на выходах из гаваней, а коли подвернется удобный случай, то и в самих гаванях.

О, рейдерство на "Рейджерсе"! Бриги-сверстники, проданные на дрова, горели в каминах, пестрым огнем пылали эти обломки, пропитанные солью морей. Но "Рейджерс" молодцом держался на плаву. И держал на борту сто тридцать молодцов в коричневых куртках: в круглых черных шляпах.

Экипаж жаждал хмельного упоения местью. Капитан больше всех. Ему, впрочем, присущ был и холодный расчет, не отменявший плутовского желания провести врага за нос.

Маскируясь под купца-увальня, бриг сближался с противником, не чуявшим ничего худого. Ни лорды Адмиралтейства, ни капитаны флота его величества не предполагали, конечно, что "проклятые бунтовщики" посмеют путаться в ногах Голиафа. По ту сторону океана "бунтовщики" еще барахтались — но здесь, у Британских островов? Этого не могло быть, потому что этого быть не должно. "Эй, на судне!" — громовым голосом окликал Пол Джонс и внезапно открывал огонь с короткой дистанции.