Владимир Войнович - Степень доверия [Повесть о Вере Фигнер]

3 марта около двух часов дня на квартире у Вознесенского моста кроме ее хозяев Веры и Исаева собрались Тихомиров, Ланганс, Перовская, Якимова, Суханов и Грачевский. Обсуждали, стоит ли обращаться к новому императору.

Пришел Кибальчич. Не будучи членом Исполнительного комитета, он не имел права сюда приходить, но никто его в этом не упрекнул.

— Только что я был на Тележной и чуть не попался, — сказал Кибальчич с порога. — Квартира взята полицией. Геся арестована, Саблин застрелился. Тимофей Михайлов пришел и попал в засаду, тоже арестован.

— Господи! — вырвалось у Перовской. Она обхватила руками голову.

— Кроме того, — продолжал Кибальчич, — есть сведения, что Андрей потребовал приобщения его к делу Рысакова.

Все молчали, думая об одном и том же.

— Зачем он это сделал? — нарушила молчание Вера.

— Это было необходимо, — с трудом сказала Перовская. — Процесс против одного Рысакова вышел бы слишком бледным.

Ее измученное лицо было белым как мел. Желябов для всех значил много, но для нее больше, чем для всех.

— Да, — она с трудом вышла из оцепенения. — Но как открыли квартиру на Тележной?

— Кто-то выдает, — сказала Якимова. Закуривая папироску, она нервно ломала спички.

— Дворник всегда был против того, чтобы привлекать к делу слишком юных и неокрепших духом, — сказал Тихомиров с намеком.

Все посмотрели на Тихомирова, на его рукав, перехваченный траурной лентой.

— Я думаю, ты ошибаешься, если имеешь в виду Рысакова, — сказала Перовская. — То, что он сделал позавчера, отводит от него подозрения.

— Скоро все узнаем, — уклончиво сказал Тихомиров. — Но некоторые квартиры надо бы очистить, и как можно скорее. И в первую очередь это касается магазина сыров.

— Рысаков в магазине никогда не был, — сказала Якимова.

— Не был, но это еще не значит, что он о нем не слыхал, — неожиданно поддержал Тихомирова Грачевский.

— Магазин ликвидировать нельзя, — сказала молчавшая до сих пор Вера. — Мы ничего не знаем о наследнике. А вдруг он тоже любит разводы?

— Вдруг, вдруг! — разозлился Тихомиров. — Мы свое сделали. Хватит бессмысленных жертв.

— Это трусость! — вспылила Вера.

Сказанное слово прозвучало как пощечина. Тихомиров побледнел.

— Ты не смеешь так говорить, — сказал он с трудом.

Вера смутилась. Тихомиров был старый товарищ. За ним было десять лет революционного стажа, из них четыре года тюрьмы.

— Ладно, — сказала она, отворачиваясь. — Беру свои слова обратно. Но магазин бросать нельзя.

— Нет, Верочка, — мягко возразила Перовская. — Шансы на удачу ничтожны, а риск слишком велик. Баска, — повернулась она к Якимовой, — немедленно смени в магазине Богдановича, пусть уезжает с первым же поездом. Ты уйдешь после закрытия магазина. Оставишь полиции записку, чтобы во избежание ненужных жертв не взорвали ненароком мину. По-моему, так будет правильно?

Роль, которую Перовская исполнила 1 марта, сделала ее авторитет непререкаемым. Большинство согласились с Перовской. Вера подчинилась. Стали по одному расходиться. Перовская, уходя, задержалась в коридоре.

— Верочка, если ты не возражаешь, я приду к тебе сегодня ночевать.

— О чем речь? — сказала Вера. — Как ты можешь об этом спрашивать?

— Я спрашиваю потому, — она вымученно улыбнулась, — что, если меня найдут здесь, тебя повесят.

— Сонечка, милая, — обняла ее Вера. — У меня под подушкой всегда лежит револьвер. Если придет полиция, с тобой или без тебя я буду стрелять.

Литератор Скурлатский сидел в своем кабинете за просторным столом в просторном темном халате, окантованном шелковым шнуром. В этом халате он выглядел как настоящий крупный писатель, выглядел даже более настоящим, чем самые настоящие писатели. Сегодня он наконец-то дорвался до стола и мог приняться за грандиозный, давно задуманный им роман.

До этого всегда что-нибудь мешало. Утренние два часа уходили на чтение петербургских и московских газет. Затем надо было посетить знакомых, с тем чтобы узнать, что происходит в мире (потому что газетам верить нельзя). Потом повидать других знакомых и пересказать им то, что слышал от первых знакомых. Побывать во всех редакциях, набрать заказов и, наконец, провести вечер в каком-нибудь модном салоне. Без такого общения жизнь писателя немыслима. И так проходил день за днем в суете, в беготне. Скурлатский возвращался домой усталый и огорченный, недовольный собой. Опять прошел день, и опять не нашлось времени взяться за свое главное сочинение. Он пододвинул к себе стопку чистой бумаги, очинил перо, обмакнул его в чернила и задумался. Черт подери, отчего же так происходит? — думал он, — Отчего так получается, что самые разнообразные (иногда просто гениальные) мысли приходят ему где угодно: во время прогулки по Невскому, в гостях, в кабинете знакомого редактора, но только не за столом.