Марта Гумилевская - Как открывали мир. Где мороз, а где жара [Из истории путешествий и открытий]

Словно птицы, летели каравеллы Колумба по океанской глади. В ослепительных лучах тропического солнца паруса казались белоснежными, легкими, как облака, а небо на закате и восходе пламенело золотом и пурпуром. Как хороши были утра, полные свежести и благоуханий, «совсем как у нас в Андалузии», писал в своем дневнике Колумб.

Жизнь на кораблях шла своим раз навсегда заведенным порядком.

В углу палубы, защищенная с боков и сверху от ветра, была кухня, по-морскому — камбуз, и повар гремел там своими котлами. Каждые полчаса мальчик-юнга переворачивал песочные часы, отбивая склянки, и это всегда сопровождалось песнями, в каждое время дневной и ночной вахты.

На каравеллах Колумба не было священников — плавание торговое: о том, чтобы кого-то там, в чужих землях, обращать «в веру Христову», не было и речи, а с церковной службой моряки отлично сами справлялись. В те времена религия занимала важное место в жизни людей, и не было моряка, который не знал бы наизусть «Отче наш» и «Аве Мария».

Весь порядок дня отлично описан в интересной книге о Колумбе американского ученого, моряка, профессора Гарвардского университета С.-Э. Моррисона. Он сам проделал на паруснике путь Колумба, наверное, для того, чтобы лучше понять и почувствовать историю открытия Америки.

— На каждом корабле юнга должен был встречать утреннюю зарю песней, — писал Моррисон.

Когда било пять склянок, он пел:

С заходом солнца перед ночной вахтой все матросы вызывались на вечернюю молитву. Церемония начиналась с того, что юнга зажигал лампу нактоуза (шкафчик для судового компаса) и пел:

…Вот юнга переворачивает склянку восьмой раз:

А чудесной тропической ночью, когда корабли, стремясь на запад, вздымались и опускались на волнах, хлопали парусами и отбрасывали носом пену, каждые полчаса юнга отмечал следующей песней:

Таков был повседневный ритуал на море, не меняющийся ни при какой погоде.

Между тем каравеллы летели по спокойной волне. Колумб отмерял пройденное расстояние, определял местоположение кораблей. Солнце, Полярная звезда и самые простые, несложные морские приборы были его помощниками.

Вот уже скрылась последняя полоска земли. Проходили дни. Моряки плыли в открытом море, плыли уже, по тогдашним понятиям, долго, и ничего не было вокруг, кроме волн и неба, и ночных звезд, и голубой далекой дымки горизонта.

Морякам становилось тревожно, и Колумб для их спокойствия придумал маленькую хитрость.

«Понедельник, 10 сентября, — записывает он в своем дневнике. — За день и ночь пройдено 60 лиг (одна морская лига равняется около шести километрам), но чтобы не наводить страх на людей, если путь окажется долгим, исчислили пройденное расстояние в 48 лиг.

Вторник, 11 сентября… Ночью прошли около 20 лиг, но, по указанной уже причине, отмечено было только 16.

…Среда, 16 сентября. Продолжали идти тем же путем, засчитано по той же причине меньшее число лиг».

И так за все время пути. Для себя Колумб записывал истинное расстояние, для остальных — преуменьшенное. День за днем в судовом журнале отмечалось решительно все, что происходило на корабле, на воде, в воздухе. Вот увидели обломок мачты, но не смогли его выловить, и это занесено на страницы журнала. Вот моряки с «Ниньи» увидели в небе чайку и записали это. «Нинья» была самым маленьким кораблем, и название его в переводе означает «Детка»; есть что-то ласковое, обаятельное в этом названии маленького мужественного суденышка, которое очень любил Колумб.

Вот опять на той же «Нинье» матросы увидели ночью, как с неба упала в море «дивная огненная ветвь» — наверное, то был обыкновенный метеор, падающая звезда, и записали это событие в судовой журнал.

Чем дальше адмирал «шел своим путем», тем неспокойнее становилось на кораблях. Моряков охватил «страх и печаль, и нельзя было узнать тому причину».