Дмитрий Миропольский - American’ец [Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого]

Вожак кэлдэраров одет был на венгерский манер. Снежную седину его густых длинных волос и аккуратной бороды подчёркивал добротный тёмный сюртук, на котором сияли большие серебряные пуговицы. Жилистой рукой с длинными пальцами музыканта барон слегка опирался на трость с тяжёлым серебряным набалдашником. В памяти Резанова мелькнуло воспоминание о короле польских цыган из рассказа Огонь-Догановского.

— Лащё дъес, барорай , — поклонился старый цыган. — Добрый день, большой барин.

— Дело у меня к тебе, — кивнул ему Николай Петрович. — Девчонку… девушку эту купить хочу. Понравилась мне — сил нет.

— Купить? — переспросил барон и чуть сильнее стиснул набалдашник трости. — Купить Пашеньку?

— Именно. Чего ты не понял?

Купить можно крепостную, но табор этот вольным был — кочевал, куда и как хотел. Если задерживались кэлдэрары на помещичьей земле, то по уговору с хозяином. Так и с Нарышкиным поладили: он отвёл для цыган место, чтобы цэры поставить и коней пасти, а они доставляли графу и гостям его развлечение душевное. Только знал Резанов от своих друзей московских: можно, можно выкупить приглянувшуюся красотку из табора! В столице это было не принято, а на Москве, случалось, господа подолгу с цыганками жили.

— Хочешь купить — зачем у меня спрашиваешь? — пояснил цыганский барон своё недоумение, и Николай Петрович удивился в ответ:

— А кого же мне спросить? Дело серьёзное, ты у них вожак, с тебя и спрос.

— У нас не так, барорай. — Старик покачал седой гривой. — Нет у барона такой власти. Если дело серьёзное, люди сообща решают. На Валахии называется — сындо , в Кишинёве жюдеката … э-э… по-русски, значит, сход собирать надо.

— Что за якобинство?! — ещё больше изумился Резанов. — Прямо демократия греческая, право слово! И что за блажь — сход собирать из-за девчонки?!

— Сход — когда дело серьёзное, ты сам сказал, — рассудительно повторил барон. — А ей с кем быть — семейное дело.

— Тьфу ты, путаница… Ну, так давай сюда отца, что ли!

Отцом оказался один из гитаристов, с виду, пожалуй, лет немногим больше тридцати: цыгане женятся и детей заводят рано.

— Как тебя зовут? — спросил его Николай Петрович.

— Пхен, cap ту бушёс ? — перевёл старик.

— Максим, — ответил музыкант, а барон добавил:

— Прости, барорай. Он русский мало понимает.

— Тогда сам объясни, о чём речь, — велел Николай Петрович и приосанился. Теперь он уже не полулежал, а сидел на коврах и подушках, откинув долой медвежью шкуру.

Резанов был одет в новенький мундир тёмно-зелёного сукна. По красному стоячему воротнику, обшлагам и бортам змеились богатые бранденбуры — шитые золотом шнуры. У кармана слева на банте из голубой ленты сиял предмет особой гордости Николая Петровича — золотой ключ, знак только что полученного камергерства. Разве мог сравниться с этим великолепием потешный сюртук цыганского вожака с непомерными серебряными пуговицами?!

— Скажи, генерал хочет его дочку выкупить и с собой увезти, — добавил Резанов. Чин у него был в самом деле генеральский, а рассудил он так, что генерал для цыгана понятнее и важнее звучит, чем камергер или действительный статский советник. Конечно, денег с раззолоченного генерала постараются содрать побольше, но так и быть, Николай Петрович решил не скупиться.

Старый вожак коротко переговорил с Максимом. Тот хмурился и отвечал с горячностью. Послышалось Резанову слово пэкэлимос, тоже из рассказа Поляка про выпоротого цыганского короля-самозванца. Николай Петрович особенный талант имел к чужой речи: в отрочестве уже пять языков знал. Слово ему не понравилось.

— Бахт тукэ ! — кивнул напоследок Максим, развернулся и ушёл.

— Он тебе удачи пожелал, барорай, — перевёл старый цыган. — Говорит, как дочка решит, так и будет, а неволить её Максим не станет. Не по закону это цыганскому. Сказал ещё, что молодая она для такого важного господина. Пятнадцать лет ей всего.

Резанов усмехнулся. Старик недоговаривал — строптивый Пашенькин отец явно завернул чего похлеще. Но сказанное сказано, и то ладно. Девчонке пятнадцать, значит… как Анечке Шелиховой, когда за него замуж пошла… почти как ему самому было, когда пришлось познакомиться с дряблыми прелестями императрицы… Уж сколько лет прошло с той поры, а отвращение к зрелым женщинам так и осталось. Зато цыганская девка нецелованная — соблазнительна до невозможности! Продадут её цыгане. Куда им деваться? Тянут время — цену, знать, набивают…