Валериан Светлов - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— Грустно сие, ах как грустно! — заговорил, заливаясь слезами, Апраксин. — Выпито много, а веселье уходит, и тоска гложет сердце.

Рядом кто-то клялся в дружбе, уверяя соседа, что давно уже любит его.

Царь смеялся, прислушиваясь ко всему этому шуму, и любовался Марьей Даниловной, у которой под влиянием вина появился румянец и глаза слегка заблестели.

Никогда еще она не казалась такой обаятельной и соблазнительной.

Но железная воля царя влекла его к задуманной им цели…

Стали подавать сладости, а вместе с ними и крепкие заморские вина.

Марья Даниловна решительно отстранила свой кубок от лакея, который по знаку царя не переставал наполнять его, как только кубок оказывался пустым. Иногда и сам царь наливал его до краев и упрашивал Марью Даниловну выпить.

И теперь, несмотря на ее решительный отказ, он взял из рук лакея братину, наполнил ее кубок и сказал ей:

— Выпей же за мое здоровье!

— Не могу, государь… голова кружится, и ты напоишь меня до потери сознания.

Но именно этого-то он и добивался.

— Выпей, — настойчиво сказал он. — Ну, не хочешь за мое здоровье, выпей за князь-папу и за его торжественную помолвку.

Она отрицательно покачала головой.

Тогда Петр своим громовым голосом крикнул через стол:

— Ианикита! Будет тебе перекоряться с непокорным. Приговариваю его за его велии продерзости и строптивый нрав к осушению кубка Большого орла. Пусть он приготовится. А ты слушай: Марья Даниловна пьет за твое здоровье и за здравие твоей будущей супруги Стремоуховой.

Зотов похлопал осоловевшими глазами, вряд ли поняв то, что говорил ему царь, попробовал поднять свое тело, а вместе с тем и отяжелевшую руку с кубком, наполненным до краев, и пролил содержимое на лысину своего непокорного соседа.

Поднялся хохот.

Марья Даниловна должна была в конце концов выпить свою долю.

Она тотчас же почувствовала, как рассудок ее мутится и как какой-то туман заволакивает ее сознание.

Зеленые круги пошли перед ее глазами, гости закачались, дрогнул зал, язык начинал плохо слушаться.

— Государь, — с трудом проговорила она, — ты меня напоишь…

— Тем лучше! Разве ты хуже других? Посмотри — все хороши! Все должны напиться— веселее будет, чем нежели сидеть тверезому среди пьяных. Будем смеяться или плакать— вон как Апраксин… За твое здоровье, Машенька.

Он снова налил ей кубок.

У нее не было уже сил сопротивляться ему. Она покорно поднесла кубок к губам.

Сознание еще не покидало ее, но тело уже обессилело.

Смутно чувствовала она в этой настойчивости царя что-то недоброе и опасное; но теперь она уже не могла ясно отдать себе отчет в этом и не могла понять, что приближается к западне, расставленной царем.

Мало-помалу она утеряла представление о времени и о месте. Думала она одно, уста произносили другое. Она с изумлением прислушивалась к тому, что лепетал ее язык.

— Зачем они здесь? — говорила она.

— Кто? — спросил царь, наклонившись к ней.

— Они… эти… Телепневы…

— А что?

— Убери их… я не хочу… Им не место здесь. Не хочу, не хочу, пусть уезжают… Они все ведь знают… все.

— Все? — спросил ее царь.

— Все.

— Но что же знают они?

Она вдруг лукаво засмеялась.

— Ишь какой! Ты думаешь, я пьяна? Нет, гос… государь… Я, брат, ничего… И даже еще могу выпить… Лей…

— Да ну? Пей, Машенька, пей!

Он налил ей в кубок самого крепкого вина и подсел к ней ближе.

Телепневы не могли прийти в себя от изумления. Борис Романович, собиравшийся по приезде в Петербург открыть царю глаза на истинную историю Марьи Даниловны, которую он больше чем когда-нибудь ненавидел, несмотря на то, что она послужила косвенным образом его счастью, не знал теперь, что делать, и был очень смущен…

Среди гула возгласов, под звуки неистового смеха и песен, царь вполголоса разговаривал с Марьей Даниловной:

— Не выпить ли нам за здоровье Орлова? — тихо сказал он ей, и в его глазах загорелся суровый огонек.

— Орлова? Почему именно Орлова?.. Ах… да! Налей, выпьем!

— Он тебе нравится?

— Орлов? Я люблю… его.

— А! Ну так выпьем…

Петр вдруг, наклонившись к самому уху Марьи Даниловны, шепнул ей.

— Правда ли, Машенька, что ты убила Стрешнева?

Марья Даниловна вздрогнула, отшатнулась от царя, широко раскрыла свои испуганные глаза.

Но это был лишь мгновенный и кратковременный проблеск сознания.

Тотчас же впала она в прежнее состояние и, захохотав, ответила: