Георгий Полилов - Андрей Боголюбский

- И не ищи, воин! Хоть до самой Москвы иди - в каждой избе люди. Не простые пешцы, а дружинники князя али другие нарочитые.

К отряду приблизился мечник Михно. Широкая окладистая борода украшена серебряными нитками инея. Иней на бровях и даже на шапке.

- Пошли дальше, братцы, ночлега здесь не найдём. Сейчас за поворотом, через лесок, будет церковь, а при ней избы. Может, там где ткнёмся..

Встречный старик ответил:

- И там всё занято, дети. Езжайте до самой Москвы - там жилья много. Москвичи приветливы. Последним поделятся, обогреют и накормят.

Старик снял шапку и показал маленькой, высохшей рукой в сторону скрытой за сосновым бором Москвы:

- Её издали увидите за речкой Неглинной, на высоком берегу Москвы-реки.

Хрустя по морозному снегу, пешцы двинулись дальше. Недвижно стояли опушённые снегом сосны-великаны. В лесу была какая-то особенная тишина. Лишь изредка по мощным корявым сучкам дерева серой стрелкой пролетала белочка, вниз неслышно падал комок снега, и опять всё замирало.

О Москве Алексей слышал не раз. Сказывали, что здесь, у Москвы-реки и Неглинной, жить людям особенно привольно. В густых лесах водится вдоволь всякого зверья и пчёл. Вдоль рыбных рек - обильные травой заливные луга. На пути пешцам всё чаше стали попадаться избы; за некоторыми стенами Алексей слышал, как бухал по железу молот. Видно, здесь жили не только земледельцы-орачи, но и ремесленники: кузнецы железа, древодели, кожевники.

На заходе багрово догорали огненные ленты заката, когда дошли до Кучкова поля.

- Москва-то, Алёшка, ране принадлежала боярину Кучке Степану Иванову, отцу твоего боярина Ивана. - Мечник Никола подошёл к Алёшке. - Князь Юрий Долгорукий предал его смерти. Был богат Кучка, гордость и помутила его разум. Не почтил он князя подобающей честью, стал поносить. Добрые люди сказывают, что Кучка-то давно был в сговоре с недругами Юрия Долгорукого… - Никола показал на стену противоположного леса: - Вон там, за деревьями, Москва.

Владимирские пешцы и дружина, услышав слова мечника, заспешили.

- Братцы, Москва!.. К Москве подходим… Люди подтянулись, кто-то запел песню. Морозная тишина соснового леса разорвалась удалым русским напевом. В темнеющем зимнем небе сурово громоздились рубленые башни, накрытые шатровыми верхами. Московский Кремль стоял на высоком береговом выступе, между рекой Москвой и Неглинной. Некоторые из пешцев остановились.

На самой крутизне Боровицкого мыса расположились нарядные, покрытые изморозью бревенчатые башни, связанные тыном-острогом. У подножия холма, вдоль по берегу Москвы-реки, на низменной полосе - подоле, лепились избы. Поднимался к небу розовый дым. Столпившиеся около стен Кремля молоденькие елочки словно просили пропустить их в настежь раскрытые ворота проездной башни.

Несмотря на поздний час, город не спал. У деревянных выдолбленных корыт дружинники поили коней. Гремя дубовыми бадейками на коромысле, шли по воду московлянки. В открытые двери кузни видно было пылающее пламя горна. Кругом слышался весёлый смех, громкий разговор.

С трудом передвигая отяжелевшие ноги, Алексей и Никита переходили от одного дома к другому. Хотелось отогреться в избяном тепле, но куда они ни заглядывали, нигде не было места. В каждом доме на земляном полу на соломе лежали воины; другие, ожидая своей очереди, толкались на улице. Во дворах чистили застоявшихся коней, задавали им корм, поили из походных вёдер. На перекрёстке мужики из обоза раскладывали костёр.

Пешцы присели на срубленном ельнике, решили погреться и отдохнуть.

Давно опустилось за дальними лесами солнце. Из-за крыши сарая показался большой лунный серп. Алексей сидел и слушал разговор обозных.

- Раньше Пасхи домой никак не поспеем.

- К Пасхе-то оно бы хорошо, а вот в полон попадёшь… Продадут немцам али грекам.

- Будет те - полон!.. И впрямь накаркаешь… Тощий мужичонка в драном, подпоясанном верёвкой кафтане подсел к Алексею:

- Ума не приложу, как баба-то с ребятами до весны протянет. В поход пошёл - хлеба оставил мало. Не приведи Бог, перемрут…

Алексей слушал его с трудом. Слипались веки, падала на грудь отяжелевшая голова. Проснулся он от холода в боку. Сунул руку - вода. В стороне, около потухающего костра, сидел всё тот же мужичонка.

- Боюсь, после этого похода пойду к нему в кабалу… - донёсся его тихий голос.

Алексей направился по дороге куда глаза глядят, лишь бы не сидеть под открытым небом на снегу и не стынуть.