Лев Жданов - Третий Рим. Трилогия

Он сделал жест, как режут кинжалом.

— А ты хлоп розумный, як я бачу… И юж кеды прибудет наш царь Владислав…

— Ну, уж я тода челом ему ударю!.. Пущай награду пожалует за верную службу за мою! Чай, встретимся мы с ним! — многозначительно проговорил старик. — Да поскорее мне Бог послал бы эту встречу!.. Где буду я, и он бы там предстал, пред троном…

— Цо говоришь?.. — спросил капитан, который в это время налил и осушил ещё кубок на дорогу.

— А, так… Дела свои смекаю неважные…

И негромко, быстро обратился старик к сыну, который помогал ему одеваться в путь:

— Слыхал… Уразумел!.. Коня бери, гони в обитель!.. Пусть тамо оберегаются… Не этих… Эти не скоро… слышь, вовеки эти туды не попадут!

— Отец! — подавленно шепнул парень, поняв намерения старика.

— Нишкни! Убью… От Москвы скоро послы будут, слышь… звать на царство… Ты скажи… Ну, буде!.. Остальное сам вернусь — доправлю! — громко заговорил Сусанин, надевая шапку. — Готов я, капитан… Вот, лишь сына… сын хворый у меня тута… С им попрощаюсь…

Неторопливо подошёл он к пологу, за которым старуха и дочь стояли, оцепенелые от ужаса. Они тоже почуяли, на что решился старик.

Обняв поочерёдно жену и дочь, он им шепнул:

— Храни вас Господь! Лихом не поминайте!.. Старуха, ты… Нет, апосля доскажу… не то ещё реветь да причитать почнёшь не в час!.. Ну, слышь, доченька, покорна перед маткою будь, когда… Да нет, не то… А он… в жару… без памяти, сердешный Ванятка мой! — глядя на больного, проговорил старик. — Он и не чует… и не видит он… И — лучче так!

Склонясь над больным, долгим поцелуем, словно с мёртвым, простился с ним отец, и две горячие слёзы скатились на пылающую голову парня.

— Ну, вот и готово дело. В путь, пан полковник…

— Какой полковник… Ротмистр я покуда… А за нашу птичку, поди, и капитана дадут, ежели не пулковника… Ха-ха!.. Славный ты хлоп! Ходим!..

Быстро вышли из горницы хозяин и гость…

А мать, дочь и сын — с места не могли двинуться, обессиленные, скованные ужасом и горем.

13 марта 1613 года, во время вечерни, прибыло в Кострому посольство из Москвы, отправленное от Земского собора просить на царство Михаила Романова.

Во главе стоял архиепископ Рязанский Феодорит и родич названого царя, престарелый боярин Феодор Шереметев. Авраамий Палицын, значительные иноки и другие и белое духовенство, бояре и воеводы входили в это посольство.

Иван Никитич Романов по болезни не поехал. Но Пимен Захарьин был тут и вечером же поехал в Ипатьевский монастырь с несколькими лицами и уговорил старицу Марфу принять на другой день послов.

При ликующем перезвоне всех костромских церквей торжественным крестным ходом двинулось шествие к воротам Ипатьевского монастыря, отделённого небольшою речкой от городской земли и обнесённого крепкими стенами.

Всё духовенство Костромы, светские власти и поголовно почти всё население города потянулось с послами молить старицу и Михаила не отвергать призыва, так как уж заранее шла упорная молва, что мать и сын не хотят согласиться на выбор, павший на Михаила.

Толпы народа, окрестные жители, приехавшие за десятки вёрст, стояли шумным лагерем и сгрудились у монастырских стен против Костромской дороги, едва вдали засверкали на солнце хоругви, золотые и серебряные оклады икон, парчовое облачение духовенства и блестящее оружие, горлатные шапки и золототканые одеяния бояр, воевод, своих воинов и наёмной стражи, которая сопровождала посольство. Барабаны порою били свою дробь, и она сплеталась с колокольным ликующим перезвоном, с молитвенными напевами клира…

Едва остановилось шествие у ворот, как навстречу ему вышла, вся в чёрном, иноческом одеянии старица Марфа, держа за руку сына, словно опасаясь отпустить его, чтобы не взяли, не увели от неё единственную радость жизни.

Поклоны отдали оба иконам, подошли под благословение к Феодориту и стали в ожидании.

Челом ударили все миряне и юному царю, и матери его.

— Каковы в своём здоровье есте царь-государь, Михаил Феодорович, и матушка ты, государыня, старица великая, Марфа Ивановна!.. — обычную речь повёл Шереметев.

— И штой-то… И как это! — вдруг, почти гневно, со слезами в голосе заговорила старица. — По какой такой причине… Можете ли сына так величать, коли он не поволил вам на царство… Коли я разрешения на то не дала!.. И слышать не хочу… И не желаю!.. — всё громче истерично подымала голос старуха-мать, прижимая к себе сына, словно стараясь укрыть его от опасности.