Желая нарушить неловкое и тягостное молчание, юноша наконец нашёлся и негромко спросил:
— Надеюсь… со временем вы полюбите меня? Не правда ли, принцесса?
— Да… я буду любить вас… всем своим сердцем! — чуть слышно прошептала малютка в ответ, кидая нежный взгляд на этого некрасивого, правда, но такого сильного, симпатичного при всей уродливости юношу…
— Мой Бог, — вдруг по-немецки воскликнула совсем растроганная матушка. — Отчего отец не может видеть этой счастливой минуты!..
Юлиана, услыхав родную речь, напоминание об отце, которого ей вряд ли теперь суждено увидеть, закрыла личико руками и заплакала навзрыд.
Грубый по внешности, но чуткий душой, юноша понял, что опечалило девушку.
Он отвёл её руки от заплаканного личика, прижал их сильно, но осторожно к своей широкой груди.
— Успокойтесь, принцесса! Клянусь вам, вы увидите вашего батюшку как можно скорее. Бог свидетель, я повезу вас в Германию сам, как только мне разрешит это её величество, государыня-бабушка… А что я обещал, то держу крепко. Увидите…
Улыбнулась сквозь слёзы ребёнок-невеста.
Печально завязался этот союз… Кончился он и того печальней. Но сейчас все ждали только радостей впереди.
До 6 ноября прогостила ещё принцесса-мать у императрицы и уехала с двумя дочерьми домой, осыпанная дорогими подарками и денежными субсидиями.
Пятнадцатого февраля 1796 года состоялось бракосочетание этой юной пары, почти так же торжественно, как и свадьба старшего внука императрицы. Несколько дней пировала столица. Жареные быки с золочёными рогами и фонтаны, бьющие вином, — всё было как следует…
Особый двор, по числу равный свите первой пары, был образован для новобрачных при гофмаршале, князе Борисе Голицыне. Но он состоял из особ менее родовитых и менее значительных чинами, чем свита старшего брата.
Сначала роскошный Мраморный дворец был отведён для новобрачных.
Робкая Юлиана, нареченная в православии Анной Фёдоровной, чувствовала себя совсем одинокой и покинутой в этих просторных покоях. Этикет не позволял ей сблизиться ни с кем из фрейлин и дам, состоящих при молодой княгине. Да и не влекло её к чопорному на вид, злоязычному и безнравственному кружку этих придворных особ.
А от мужа также слишком мало радости видела новобрачная, не только с первых дней брака, но и до него. Пока ещё невестой Анна жила вместе с великими княжнами, под надзором той же неизменной княгини Ливен, жених-сорванец являлся зачастую, увлекал за собой невесту к клавесину, раскрывал ноты военных маршей и кратко отдавал приказание:
— Ну-ка, сыграйте! А я буду аккомпанировать…
И он, прижав к толстым своим губам военную трубу или поправив на перевязи туго натянутый, звучный барабан, издавал вступительные шумные звуки на этих инструментах.
Кое-как разбирала ноты музыкальная принцесса, марш звучал все ровнее, труба заливалась все отчаяннее, или трещал вовсю барабан, как боевой клич… И вдруг девочка испускала болезненный крик. Жених, увлечённый «музыкой», в досаде, что невеста остановилась, с трудом разбирая музыкальное колено, или просто фальшиво исполнила пассаж, без церемонии щипал подневольную музыкантшу порой до синяков.
Или начинал с ней возню, ловил, играя в кошки и мышки, ронял на пол, целовал до боли, даже кусал чуть не до крови полные, нежные ручки принцессы, приговаривая при этом:
— Ух, как вкусно!.. Ну-ка, дайте ещё разок кусну!.. Да не плачь же — это любя!
И, глотая слёзы, молчала невеста, принимая такие знаки внимания со стороны дикого, безрассудного мальчика, которому предстояло по воле бабушки стать мужем в пору, когда бы ещё надо было учиться и быть под строгим надзором умного воспитателя, если даже не врача, знакомого с разными видами нервных страданий у людей…
Недолго пожила на свободе молодая пара в Мраморном дворце.
Однажды утром Константин ворвался к жене.
— Пойдём-ка, Аннет! Что я тебе покажу! Что я придумал!..
Покорно пошла за мужем Анна, уже привыкшая ко всем странностям его.
День выдался ясный, и в низком, огромном манеже дворца было довольно светло, против обыкновения.
В одном конце стояла небольшая медная пушечка, которую можно было заряжать соответственным зарядом пороху, и она посылала маленькое ядро в широкий щит, заменяющий цель на другом конце манежа.
Сейчас у пушки вместо канонира стоял пройдоха-лакей, один из ближайших пособников Константина в самых сумасбродных затеях.
Несколько больших ловушек для крыс стояло у стены. В каждой копошилось по две-три серые, отталкивающего вида крысы. Они становились на задние лапки, голые хвосты повисали наружу… Розовые мордочки нюхали воздух и прутья клеток, чёрные острые глазки бегали кругом…
Читать дальше