Нина Попова - Заре навстречу [Роман]

Она прочла о первом заседании губревкома, которое заслушало доклады о состоянии белогвардейских учреждений, оставшихся в городе…

О том что государственный банк «открывает свою работу»… что в бюро металла удалось привлечь нескольких специалистов, часть — очень видных… что «на заводах наблюдается сильный подъем энергии рабочих, а средний элемент не проявляет подобной работоспособности»…

О том, что «оргсобрание коммунистов обсудило организационные вопросы: кого и как принимать в партию, как разъяснять партийные обязанности»…

Отдел извещений свидетельствовал о широко поставленной просветительной работе — город захлестнуло потоком лекций, докладов, бесед.

В глаза ударила широкая траурная рамка и строки жирного шрифта: «Обнажите головы, рабочие Урала! Сегодня мы чтим светлую память уральских коммунаров, павших в борьбе за торжество социалистической революции!»

Сдерживая дыхание, Ирина пробежала глазами вступление, говорившее о том, что после освобождения Урала закипела творческая работа пролетариев, но что радость победы омрачена скорбью о погибших товарищах. Она пропускала целые строчки, искала имена…

«…Не все вернулись в родной город…»

«…все силы свои отдали…»

«…они погибли с оружием в руках, как богатыри духа, товарищи…»

Имена Ильи и Хромцова, стоящие рядом, задрожали… буквы рассыпались, зашатались и снова встали с беспощадной ясностью. В глазах зарябило, померкло. Потом Ирина снова увидела страшные слова, и снова свет погас.

Она сидела неподвижно, боролась с дурнотой.

Но ведь предстояло еще узнать, где и как погиб… где искать могилу.

И Ирина сухими глазами прочла его биографию, сообщение, что он пал смертью храбрых в той самой проклятой выемке, в тот день. Нашлись очевидцы его геройской смерти.

Ирина машинально перевернула страницу. Одним взглядом окинула знакомое, давно известное стихотворение. Оно тоже стояло в траурной рамке:

Сколько раз она читала раньше эти строки… сама декламировала их не раз. А вот сейчас каждое слово точно к обнаженному сердцу прикасалось.

Она не могла бы рассказать, что чувствовала в эту минуту. Ощущение незаполнимой пустоты заслонило все.

— Да вы хоть дочку приласкайте! — услышала она прерывающийся голос девочки-курьера.

Взяла сонную Машу и снова застыла в неподвижности.

Так она сидела, когда седая синеглазая женщина бросилась к ней с криком:

— Ирина!

Это пришла Мария Чекарева и с нею Роман Ярков.

Старушка Светлакова вымыла пол и села штопать чулки. Она рада была любому занятию, только бы заглушить тоску.

Вывеска, висевшая больше двадцати лет, снята. Мастерицы уволены. Делать нечего… Богатые заказчицы уехали с белыми, а бедным людям не до обнов, да и портниху они ищут попроще, подешевле.

Светлакова сильно изменилась за последний месяц. Под ее старым халатиком уже не шумит шелковое платье. Желтое, худое лицо не улыбается угодливой улыбкой, а движения утратили легкость.

За этот месяц вынесла она два удара: узнала о гибели Ильи и навек потеряла Мишеньку… Мишенька жив, но он «отступил» с белыми и даже из простого приличия не предложил матери ехать с ним… попросту говоря, бросил.

Много было передумано в одиночестве. Поняла наконец старуха, что Мишенька всегда был эгоистом, никогда ее не любил… Тем жальче Илью, тем больнее воспоминание о последней встрече и о давнишнем разговоре, после которого Илья перестал бывать у матери.

…Кто-то постучал. Старушка поспешно сняла очки, одернула капотик, пригладила волосы перед зеркалом. После этого подошла к двери, спросила:

— Кто?

— Это мы, мамаша.

«Мы!..» С кем, как не с Ильей, могла быть Ирочка? Трясясь от безрассудной, разом вспыхнувшей надежды, старуха отодвинула щеколду. В эту секунду она успела подумать о том, что бывают ошибки и «мертвецы» возвращаются… и о том, какой преданной любовью окружит она единственного сына! Она так и подумала — единственного! Дверь открылась.

Вошла Ирина с ребенком на руках.

Старуху поразило бескровное лицо невестки… и то, что не Илья, а ребенок… и то, что она пешком, без вещей.

— Ирочка? Как? Когда?

— Возьмите скорее Машу.