Дмитрий Балашов - Господин Великий Новгород. Марфа-посадница

Ехали из Устюга, Белоозера, Вологды… Со всей великой земли русской собирались гости к водному пути в Новгород. Тесно становилось на подворьях, в торгу поднялись цены на сено, овес, ячмень.

Варяги, готы, немцы на своих дворах тоже готовились: чинили бочки, чистили амбары. Уже кое-где начинали смолить челны, окапывали шорош вокруг черных носов кораблей — вот-вот двинется лед из Ильмеря! Уже забереги шире и шире расходились на Волхово.

Там и сям звонко стучали топоры, соревнуясь с птичьим граем и голосом колоколов. Свежие смолистые щепки на голубом весеннем снегу изводили жадных сорок. Серое небо, влажное и припухлое, низко бежало над городом, открывая в разрывах ослепительную промытую синь, и тогда вспыхивали главы, сверкали слюдяные оконца, полыхали пламенем алые наряды горожанок, и во всех лужах, скопившихся над замерзшими водоотводами, рябило, дробилось голубое весеннее небо.

Уже старики, снимая шапки, вдыхали влажные запахи, почесывая головы, гадали, какая падет весна? Даст ли бог с сенами, с нивами? Мальчишки взапуски шлепали по лужам, брызгались, кричали пуще воробьев. Уже весенними, звенящими голосами запевали в светлые вечера девки по дворам…

Подперевшись руками в бока, расстегнувшись и заломя колпак, стоял утром другого дня Олекса на ветру, на высоком берегу Волхова, и жадно вдыхал весенний запах тающего снега и разогретой солнцем смолы.

Вот-вот тронется лед, и поплывут корабли, заскрипят подъемные ворота на пристанях ладейных… Вот оно, счастье! Эх, сила, эх, удача! Эх, удаль молодецкая!

— Здорово, купечь! — окликнули сзади.

Обернулся Олекса, шалыми глазами глянул на двух незнакомых мужиков: чьи такие? По платью — боярская чадь.

— Поди-ко сюда!

— Поди, поди! — строго приказал старший из двоих.

Сощурился Олекса:

— Цего надо?

— С нами идем, дело есть.

— Куда?

— Боярин тебя зовет, Ратибор Клуксович.

Усмехнулся Олекса, нахмурился.

— Скажи боярину, что у меня дела с им нет никакого и впредь не будет!

Отвернулся, а сам краем глаза следил… Переглянулись мужики.

— Слышь, купечь, — сказал старший негромко, но настойчиво, — силой сведем!

— Силой?!

Побледнел Олекса, ступил, примериваясь, как собьет с ног крайнего.

— Си-и-и-илой? — повторил протяжно, сощуривая глаза.

Второй мужик отступил, беспокойно огляделся по сторонам, но старшой не стронулся ни на шаг.

— Замахиваться погоди, купечь, как бы не прогадать, нас-то двое! А еще скажу, велел Ратибор поклон тебе от Озвада, Жирохова ключника, передать.

Потускнел Олекса. Холодно чегой-то стало, запахнул епанчу. Спросил хрипло:

— Чего надо боярину?

— Вот так-то лучше! Не боись, поговорить ему надо с тобой. Идем!

И будто небо уже не голубое, и будто солнце за тучку зашло… Подумал только: «Эх, предупреждал меня Тимофей, вот и погнался за наживой, дурак!»

Усмехнулся невесело:

— Поговорить можно, чего не поговорить… Да ты, никак, держать меня вздумал? Не сбегу!

Стряхнул руку боярского прихвостня с плеча, прошел вперед. Подумал:

«Словно татя меня поймали!»

— Ты нашим боярином не брезгуй! — говорил мужик дорогою. — Он у самого князя Ярослава в чести! Зовет, стало, надобно ему. Ты кто? Смерд. А он — боярин!

Олекса молчал. Старался собрать мысли: «О Дмитровом железе знает ли?

Дмитр бы не подвел. Ну, а коли так, виру заплачу ему, псу!» Когда решил полегчало.

Перед крыльцом Ратиборова терема Олекса приосанился. Постарался, всходя по ступеням, подавить тревогу.

Ратибор принял сразу, ждал. Олекса совсем повеселел. Ступив в горницу, снял шапку, степенно перекрестился на икону, после уже перевел глаза на Ратибора. Тот сидел на лавке и, усмехаясь, с издевкою глядел на купца, как будто подгонял: «Ну, ну, еще! Что ж ты? Смелее! Еще чуток!»

Мужику Ратибор махнул рукавом, не глядя: не нужен! Тот вышел.

— Что ж не прощаешь, купец, чего тебя привели?

— Усадил бы сначала!

Ратибор поднял бровь, побледнел, зрачки наглых, навыкате глаз застыли.

— Садись! — переломил себя, усмехнулся снова. — А ты с норовом, видать, купец! Люблю!

— Любишь не любишь, того не ведаю. Звал-то зачем? — отмолвил Олекса, усаживаясь на лавку.

— Думаешь, за железо спрошу, что без виры провез? — негромко произнес Ратибор.

Олексу бросило в жар.

— Ве…

«Вестимо», — хотел сказать, поймал себя за язык, поперхнувшись, докончил:

— Ведать не ведою ничего.

— И что ты изменник, переветник немецкий, не ведаешь? Может, ты и того не знаешь, что отец твой немцам служил?