Александр Харламов - Перед грозой

После всех событий, произошедших после того, как немцы вошли в город и их деревню сельчане долго не могли успокоиться. То там, то здесь возникали группки людей, которые живо обсуждали события, произошедшие на площади перед сельсоветом. Кто-то осуждал сына Степаниды, намекая на то, что погиб зазря, кто-то наоборот восхищался его мужеством. Ведь он один, по сути, сумел противопоставить себя всем немецким солдатам вместе взятым.

Колька, наведя порядок в сараях, вместе с дедом Федором отремонтировал конскую сбрую — наступал период полевых работ, а теперь сидел на завалинке вместе с Шуркой, мастеря ей свистульку из глины. Акулина готовила вечерять, а дед Федька сидел рядом, о чем-то задумавшись.

Солнце медленно и неуклонно садилось за горизонт, оставляя после себя на небе размытые ярко розовые волны.

— Завтра ветрено будет… — произнес дед, закуривая ароматный табачок, набив его в самодельную узкую трубку, вырезанную из осины.

— Дед, а дед… — позвал его Коля, отвлекшись. — А немцы к нам надолго?

— Не знаю, внучек, мабуть может навсегда, — с горечью в голосе произнес старик, выдыхая терпкий дым вверх аккуратными круглыми колечками.

— А дядька Васька теперь за них? — спросила Шурочка, наблюдая за братом, нетерпеливо ерзая на месте, желая тут же опробовать новую игрушку.

— За них… — вздохнул дед Федор.

— Значит он враг народа? — невинно поинтересовалась Сашка, даже не представляя, что это слово может значить.

— Цыц, егоза! — прикрикнул на нее старик. — От горшка два вершка и туда же…Политику обсуждать. Свой он…Наш деревенский! Сама видела. Как комендант этот поступил. У Полухина и выбора-то не было! Помирать никому не хочется. Тем более так по-глупому…

— По глупому это конечно… — через невысокий, в половину человеческого роста плетень к ним во двор заглянул лысый мужчина слет сорока, через все его лицо шел широкий, плохо зашитый в свое время, шрам от сабельного удара. Одет он был в кургузый пиджак, почти новую железнодорожную фуражку со споротым околышем. Неизвестный приветливо улыбался, ожидая реакции деда Федора.

— Закурить-то не раздолжишься, отец? — с усмешкой попросил он, лихо поправив фуражку на затылок.

— А ты кто будешь, мил человек? — настороженно уточнил дед Федька, перехватив поудобнее костыль, с которым постоянно ходил, не расставаясь, еще со времен Гражданской войны, когда в одном из боев ему прострелили коленный сустав, оставив на всю жизнь почти инвалидом.

— Калика перехожий…Тут хожу, там смотрю…Авось, счастье найду! — туманно ответил мужчина, подходя к калитке. — Так что насчет табачку? Впустишь? Неудобно как-то на улице разговаривать…

— Отчего не впустить? Заходи… — пригласил дед, доставая вышитый узорами кисет, подаренный Акулиной сразу после ее свадьбы с Петром, чтобы хоть как-то умаслить слишком уж серьезного и несговорчивого тестя.

Колька и Шурка на завалинке замерли, чутко прислушиваясь к разговору взрослых. Им в силу их возраста все было интересно и до всего было дело.

— Так кто ты будешь? — отсыпав на подставленную бумажку чуть-чуть табачка, снова спросил дед, вытряхивая пепел из своей трубки, стуча ее о раненную коленку.

— Местный я, отец, местный. Селивановский я. Живу недалече… — быстро и ловко скрутив самокрутку, мужик задымил, закашлялся тяжело и надрывно. — А табачок-то у тебя знатный…Горло продрало, даже в глазах защипало.

— Другого не держим! — довольный, что угодил рассмеялся дед Федор.

— Так что ты тут ищешь? — спросил он, разом посерьезнев. — Ходишь, бродишь… Аль, только за табачком зашел из самого Селиваново.

— Да нет, отец… — мужчина резко и быстро огляделся по сторонам, настороженно определив, не слушает ли их кто-то. — Хочу про немцев узнать…Сколько их? Где квартируют? Не подскажешь ли? — голос неизвестного пришельца снизился до шепота. Он воровато огляделся, низко наклонив к деду Федьку свою лысую голову. Колька с Шуркой придвинулись поближе, заинтересованно затихнув.

— А что ж в Селиваново-то немцев нет? — вопросом на вопрос ответил дед Федька. Он прекрасно помнил те времена, когда вот таким же образом действовали провокаторы. Ты им расскажешь про то, какая власть плохая, что в колхозы насильно заставляют вступать, что мельницу отобрали, которую своими руками вместе с сыном ни один год строил, а потом приезжает воронок, и вежливый товарищ в форме с синими погонами предлагает проехать в особый отдел на беседу. Уж сколько раз так возили деда, он уже и не помнил. Не мог он простить советам, что из пусть и захудалого дворянина с небольшим поместьем в Нижегородской области, офицерским чином, он превратился сначала в обычного крестьянина со своей ветряной мельницей — единственной на всю округу, а потом и того лишился, став пастухом колхозного стада под давлением органов. Только это его и спасло от расстрела. А вот бабка Валентина Михайловна таких испытаний не выдержала, преставилась, как только мельницу отобрали, не смогла пережить такого самоуправства.