Красильщиков до поры до времени не трогали, поскольку в то время они представляли собой довольно замкнутую корпорацию, занимавшую особое и весьма важное положение во всем производстве знаменитых флорентийских сукон. Красильщик, даже самый небогатый, был фигурой заметной, хотя бы потому, что одно лишь оборудование красильной мастерской стоило не меньше восьмидесяти — ста флоринов. К тому же окраска сукна была делом чрезвычайно сложным, недоступным тем, кто не владел секретами этого тонкого ремесла, секретами, которые хранились в строжайшей тайне и передавались от отца к сыну. Недаром красильщикам не разрешалось переезжать в другой город, а тех, кто нарушал этот запрет, карали огромным штрафом в двести лир.
Скоро, однако, и Пьетро почувствовал тяжелую руку нового хозяина. Дела в красильной мастерской Пьетро шли все хуже. Наконец настал день, когда, израсходовав все свои сбережения, Пьетро вынужден был обратиться к синьору Алессандро за ссудой в счет будущих заказов, чтобы хотя бы расплатиться со своими подмастерьями. Денег Альбицци не дал, более того — через несколько дней Пьетро узнал, что к концу месяца должен отдать все долги. Первые дни он метался как угорелый в надежде как-нибудь наскрести нужную сумму, но скоро понял, что только попусту тратит время и унижается.
От тюрьмы Стинке, той самой, что давала сейчас кусок хлеба тетушке Камилле, Пьетро освободила черная смерть. Красильную мастерскую и все, что было в доме мало-мальски ценного, описали и передали цеху Ланы. Камилла с тринадцатилетним Микеле осталась без всяких средств к существованию. Вот тогда-то она и пошла в прачки. Богатые пополаны, отдававшие ей в стирку свое белье, были придирчивы, а платили гроши. Чтобы прокормить себя и ребенка, она работала днем и ночью. Микеле был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, как трудно приходится матери, поэтому он даже обрадовался, когда однажды после ранней обедни священник церкви Сан Пьеро Маджоре подозвал его и сообщил, что синьор Алессандро Альбицци, снисходя к просьбе его матери и к ее нужде, согласился взять его к себе в мастерскую учеником.
С самого детства родители внушали Микеле, что единственное, к чему следует и стоит стремиться, — это богатство. Из года в год он только и слышал: когда вырастешь, переймешь все секреты ремесла, наймешь еще работников, станешь богаче отца. И ему стало казаться, что он затем и родился, чтобы нанять еще работников и стать богачом, и что все люди только ради того и живут, чтобы приумножать богатство отцов.
Но вот наступил день, когда у него не стало отца, не стало предназначенной ему мастерской. Отца призвал к себе всевышний, мастерскую забрал в счет долга Алессандро Альбицци. Микеле стал нищим, однако в глубине души он продолжал испытывать к разорителю своего отца то же почтение, что и прежде, потому что тот был богат и мог позволить себе все, что хотел.
Первые год-полтора, числясь в мастерской учеником, на самом же деле он был просто мальчиком на побегушках. Через два года, когда мальчик присмотрелся к работе, ему дали в руки карду и сделали чесальщиком шерсти. Вместо двух-трех он стал приносить домой шесть, а то и восемь сольдов в неделю, и поначалу они с матерью вздохнули свободнее. Но проходили год за годом, жизнь дорожала, а заработок Микеле, да и не только его, а и вообще всех чесальщиков, становился все меньше. Факторы без всякого снисхождения урезали и без того скудное их жалованье, налагая штрафы за малейшую промашку. Не успел шерсть уложить после работы — двух сольдов в получку недосчитаешься; показалось фактору, что плохо сделал работу, — заставит переделать да еще вычтет два сольда штрафа.
Особенно трудно пришлось Камилле после того, как Микеле женился и родилась маленькая Филиппа. Поэтому, когда на реке с неотжатым бельем в руках внезапно умерла Биндотта, Камилла добилась ее места прачки при тюрьме Стинке. Работа оказалась тяжелой, зато платили получше, чем в частных домах, и не так взыскивали. К тому же оказалось, что человеку смекалистому и не слишком робкого десятка ее новое место, кроме жалованья, может приносить и кое-какой побочный доход. Источником этого дохода были заключенные.
За узниками в Стинке был особо строгий надзор, им не разрешалось сноситься с родными, получать от них письма и посылки, запрещалось даже разговаривать с тюремной стражей. Поэтому для них так драгоценна была возможность подать о себе весточку на волю. В первый раз просьбу «передать на волю весточку от безвинно осужденного» тетушка Камилла услышала чуть ли не на второй неделе своей службы на новом месте. После недолгого колебания, рассудив, что риск, пожалуй, не так уж велик, она сунула измятый клочок бумаги под ворох грязного белья и быстро вышла из камеры. Вознаграждение оказалось даже щедрее, чем она ожидала. Пересчитывая дома медяки — первые деньги, доставшиеся ей без труда, — она дала себе слово никогда впредь не упускать таких счастливых оказий.
Читать дальше