Алексей Орлов - Цареубийца. Подлинные мемуары графа Орлова

Ну, а после Понятовского брат Григорий возлюбленным цесаревны стал. Его после Цорндорфа в капитаны произвели и отправили в Петербург сопровождать пленённого прусского графа Шверина, бывшего адъютанта короля Фридриха. В столице Григория взял к себе адъютантом граф Пётр Шувалов, брат Ивана Шувалова, последнего фаворита императрицы Елизаветы Петровны. Однако тут конфуз вышел из-за того, что Григорий женщинами весьма любим был: едва завидев его, они голову от любви теряли и на всякие безрассудства решались. Так получилось и с княгиней Еленой Куракиной, возлюбленной графа Шувалова: полюбив Григория, она Шувалова вовсе позабыла. Граф вознегодовал: «Вот, де, какой неблагодарный! Я его возвысил, а он любовницу у меня отбил», – и перевёл Григория в фузилёрный гренадерский полк.

Но брат уже был Екатериной Алексеевной замечен, и скоро она влюбилась в него до беспамятства. Он тоже к ней страстью воспылал, и по прошествии недолгого времени родился у них сын – как раз в год переворота, за два месяца до оного. От императора Петра роды скрыть удалось – да ему не до жены было: к войне с Данией готовился, а покуда с Лизкой Воронцовой развлекался.

Ф. Рокотов. Портрет Григория Орлова

Восприемником ребёнка я был, и назвали его в честь меня Алексеем – Алексей Григорьевич, полный мой тёзка. Екатерина отдала сына на воспитание Василию Шкурину, своему камердинеру, а когда самодержавной императрицей сделалась, пожаловала имение Бобрики в Тульской губернии и титул графа Бобринского. Большие надежды на него возлагала, но крестник мой баловнем вырос, к картам и вину пристрастился и долгов наделал на многие тысячи. Ныне сидит в своём имении звёзды наблюдает – а ведь мог бы сам стать звездой первой величины…

– Теперь мы до самого переворота добрались, – сказал граф. – Готовились мы к нему несколько месяцев, но я подробности опущу, о них уже много до меня рассказчиков было; приврали порядком, ну, да ладно… Я буду рассказывать коротко, про то, что помню.

…Накануне приехал ко мне Григорий и кричит уже из передней:

– Алехан, хватит спать! Поехали к Дунайке семёновцев подымать!

– «Алехан» моё прозвание было, а «Дунайка» – брата Фёдора, который по-прежнему в Семеновском полку служил, – пояснил граф.

Мой Ерофеич ему говорит:

– А ты бы ещё погромче кричал, Григорий Григорьевич, не то не все тебя услышат! Горяч ты больно, а на горячих воду возят.

– Душа горит, оттого и горяч, – отвечает Григорий. – Эй, Алехан, вставай! Ей-богу, пора начинать!..

Поехали мы в Семёновский полк. В казармах нас встретил Фёдор, весь как на иголках, и тоже кричит с порога:

– Где вы пропадаете?! У нас тут такое творится, пойдёмте скорее!

Заходим в казарму, там офицеров куча, и, несмотря на утренний час, многие уже хмельные. При виде Григория как завопят:

– Орлов! Орлов приехал! Виват Григорию Орлову! – очень его в гвардии любили, боготворили прямо-таки.

– Здорово, братцы! – отвечает он. – Ну что, постоим за императрицу Екатерину?! Медлить больше нельзя: император заявил, что собирается развестись с нею, чтобы жениться на Лизке Воронцовой. Более того, он в присутствии двора, дипломатов и иностранных принцев крикнул императрице через весь стол: «Дура!»; она даже заплакала. Он так разошёлся, что хотел её тут же арестовать, однако дядя императрицы, принц Готторпский, не позволил. Сейчас она одна в Петергофе пребывает и не знает, чего дальше от императора ждать…

К. Христинек. Граф Алексей Бобринский, сын Григория Орлова и Екатерины II

– Да какой он нам император, прихвостень немецкий! – кричат гвардейцы. – Хватит, натерпелись!.. К оружию, ребята! Преображенцы и измайловцы нас поддержат!

– Постойте, братцы! – утихомириваю я их. – Преображенцы выступить готовы, и измайловцы с нами, но выждем ещё день. Завтра всё порешим.

– Чего ждать-то?! Пока нас всех арестуют?! – возмутились они. – Не слушайте Алексея Орлова, слушайте Григория!

– Погодите, дайте досказать, – не сдаюсь я. – Завтра император со всем двором из Ораниенбаума в Петергоф переедет, чтобы там отпраздновать Петров день. Случай удобный – пусть он там себе празднует, а мы императрицу в Петербург вывезем и самодержавной правительницей объявим. Вот и останется наш немец без короны – голыми руками потом его возьмём.