Тот в бешенстве повернул лошадь и поскакал обратно домой.
Думая, что из-за власти ему придется спорить только с Никифоровым, он был спокоен, никак не ожидая встретить сопротивления со стороны казаков.
Смерть Ермака окончательно подорвала такое блестящее дело, как покорение Сибири. Завоевать ее было гораздо легче, чем удержать за собою. Нужно было приложить немалые усилия, чтобы заставить все полудикие народцы, подвластные прежде Кучуму, забыть своего прежнего владыку и признать нового господина. А Ермак ласкою и любовью более, чем оружием, сумел покорить племена завоеванной им земли. Сибирь благодаря этому сделалась торговым городом, в него со всех сторон свозились товары, хлеб, все съестные припасы, так что нужды не представлялось ни в чем.
Но достаточно было погибнуть Ермаку, чтобы все быстро переменилось.
Новый атаман Тимофеев, хотя и был человеком беззаветной храбрости, но эта храбрость только и годилась в ратном поле, что же касалось управления, сношения с инородцами, к этому он был совершенно не способен, почему, дав отпор при своем избрании Болховитинову за то, что тот хотел посягнуть на вольности казацкие, он в то же время совершенно отказался от всяких сношений с народцами и управления ими, предоставив все в руки бояр, но от этого дело нисколько не выиграло.
Развязавшись с Ермаком и видя Тимофеева совсем не таким, каков был его предшественник, бояре почувствовали себя свободнее и принялись управлять так, как они привыкли управлять на Руси.
С первых же дней народцы почувствовали тяжесть боярского управления, пошли притеснения, поборы, взвыли бедняки, поминая добрым словом Ермака Тимофеевича.
Увидели они, что при таких порядках торговать им невыгодно, а торговля куда пришлась им по сердцу, но делать было нечего, и пришлось отказаться от нее.
Не успели и оглянуться бояре, как поборов им не с кого стало брать. Базар опустел, в городе настало затишье, только и бродили по улицам стрельцы да казаки, а бояре, сидя у себя по домам, бражничали. Но бражничать пришлось им недолго. Что не подвозились товары, не беда еще, а скоро стал чувствоваться недостаток в хлебе. Казаки приуныли, они смутно догадывались о причине наступающего голода и сильно косились на пировавших еще бояр. Не веселее были и стрельцы, они тоже, хотя смутно, чувствовали и предвидели грядущую беду. Эта беда как-то теснее сплачивала стрельцов с казаками, чаще и чаще сходились они вместе и вели речи о боярах. Наконец казаки не выдержали.
Избрав трех человек, они послали их к Тимофееву.
– Что вам, братцы? – спросил атаман депутатов.
– Послали нас к тебе, Василий Кузьмич, товарищи, – отвечали те.
– Зачем такое?
– Просят сбор сделать, говорить с тобой хотят.
– О чем говорить-то?
– Хотят все говорить, а нам не приказывали.
Нахмурился Тимофеев, не по сердцу ему было это требование, к Ермаку они не посмели бы обратиться с ним.
– А вам-то не верят они, что ль?
– Верить-то верят, только с тобой с самим хотят речь вести.
– Ну что ж, я товарищам не супротивник, бейте сбор, а я сейчас приду.
Загудело по Сибири скоро било. Поплелись на площадь со всех сторон казаки, к ним присоединилось и несколько стрельцов. Тимофеев не заставил себя долго ждать, он пришел, когда еще не перестали бить сбор. Едва показался он, как все почтительно поклонились ему, атаман искоса обвел всех глазами. Лица казаков были пасмурны.
– О чем таком хотите вы говорить со мною, товарищи? – хмуро спросил он.
Послышалось несколько голосов разом. Атаман нетерпеливо махнул рукой – все смолкло.
– Говори кто-нибудь один, всех не разберешь, чай, каждый из вас знает, зачем собрались, небось прежде еще столкнулись! – с досадой проговорил Тимофеев.
Вперед вышел пожилой казак.
– Ведомо ли тебе, атаман, что у нас хлеба нет, есть нечего, а с пустым брюхом не больно навоюешься.
– Сам знаю, товарищи, – отвечал Тимофеев, – ведома мне беда, только не знаю, с чего приключилась она и как горю помочь.
– Коли тебе неведома, так ведома она нам. Чай, сам знаешь, что при Ермаке Тимофеевиче мы как сыр в масле катались, охотнее и с татарвой было драться.
– Что же вы меня в этой беде вините?
– Тебя мы не виним, а виним бояр, после Ермака Тимофеевича они совсем волю забрали да стали вводить у нас московские порядки да обычаи.
– Как же вы думаете дело поправить? – спросил атаман.
– Да ведь ты, Василий Кузьмич, атаман, твое дело и подумать, а по-нашему, ступай-ка ты к боярам да потолкуй с ними.
Читать дальше