Михаил Лебедев - Сон великого хана. Последние дни Перми Великой

— Что с ним? Оживёт ли он? — с участием спросил Киприан, наклонясь над лицом раненого.

— Бог милостив, владыка святой, — отвечал Матвей. — Голова до крови проломлена, и плечо вывихнуто было, но перевязал я раны его и плечо поправил. А потом на раны пластырь наложу. Всё как рукой снимет.

Митрополит кивнул головой.

— Добро, добро. А скоро ль очнётся он?

— Кажись, скоро... Да вон уж открывает он глаза, смотрит... сказать что-то хочет...

Страдалец действительно очнулся. Веки его глаз затрепетали и поднялись; во взгляде его выразилось нечто вроде радости, когда он увидел Киприана. С запёкшихся губ Фёдора сорвался шипящий полушёпот:

— Выйдите... выйдите все. Скажу я слово великое владыке милостивому. Благоизволь выслушать, владыка сердобольный.

Митрополит махнул рукою, и все вышли. Тогда Фёдор взглядом подозвал к себе Киприана, и когда тот наклонился к нему, он заговорил слабым голосом:

— Прости меня, недостойного, владыка. Утруждаю я слух твой. Но беда грозит земле Русской... Туча грозная из-за Волги-реки поднимается! Из-за каменных гор, из-за синих морей восстаёт на весь род людской страшный воитель! И воюет он не только царства христианские, но и татар, и турков не щадит... Никто не ждёт его на Руси, а он, как снег на голову, нагрянет!.. Не гневайся на меня, владыка, я правду скажу: на Руси святой стон стоит от утеснений княжеских, от всяких прижимок боярских да от поборов алчных сборщиков! Не татарские баскаки ныне дань сбирают, а русским людям не легче!.. Дерзнул я, немощный, сказать слово сердечное, не криводушное князю великому, а он меня наземь повергнул! Не любит он по-христиански жить... да Бог ему Судья! Не питаю я обиды на него...

— Так это князь великий обидел тебя? — воскликнул Киприан, поражённый услышанным от юродивого. — И как у него поднялась рука на человека убогого?!

— Бог ему Судья, владыка, — повторил торжичанин, говоря всё тише и слабее. — Да Русь православную мне жаль: гибнет она, родимая, гибнет! Князь великий бражничает под праздник Господень... а враг наступает! Молись, владыка, Царице Небесной, всегдашней Заступнице нашей... Дохожа твоя молитва до неба. Молись... молись! Страшный воитель идёт из-за гор каменных...

Юродивый не договорил и смолк. Слабость овладела им, свет выкатился из очей — и он лишился чувств...

— Чудны дела твои, Господи! — шептал владыка, выходя из странноприимницы, где оставался Федор-торжичанин под присмотром инока Матвея. — Устами убогого человека открываешь Ты будущее! Да, погрязли мы в грехах. Молиться, молиться нам надо. Но какой же воитель грядёт? Не хан же Тохтамыш Кипчакский? С ним в дружбе великий князь состоит. Ужли Тимур Чагатайский? Слыхать, у него воинство несметное и за тридесятью землями он живёт. Неужли он ополчается?..

Киприан не успел дойти до церкви Рождества Богородицы, где он хотел отстоять всенощное бдение, как из Кремля во весь дух примчалась крытая повозка-каптана, и сопровождавший её дьяк объявил, что "владыку милостивого" немедля же просят пожаловать во дворец.

Киприан сел и поехал.

Немного времени спустя после того, как взбешённый великий князь "учинил рукопашную расправу" над обличавшим его Федором-торжичанином, со стороны рязанской дороги въехали в Москву восьмеро запылённых всадников на взмыленных, шатавшихся от усталости конях и поскакали к Кремлю, оглашая воздух гортанным говором и криком.

— Татары, татары валят! — заговорили кругом, когда всадники втянулись в узкие улицы города. — И чего они торопятся так? Ишь, как гонят лошадей, плётками машут, галдят! Точно на пожар, право!.. Да это посол ханский, никак?

— Какой посол! — возражали другие, более знакомые с видом и дорожными обычаями монголов. — Это не посол, а гонец какой-то с товарищами. Послы не так ездят, с послами много людей наезжает. А тут только шестеро татар: двое-то, видишь ты, русские...

— А для чего это русские-то люди с татарвой сошлись? — недоумевали некоторые, не понимая возможности объединения неверных с православными.

— А для того и сошлись, что надо так. Это, полагать надо, рязанцы. А Рязань с Ордою дружит. Вот князь-то рязанский и дал их в проводники татарве поганой. Рязанцы завсегда татар до Москвы провожают...

Всадники неслись по улицам, и народ с любопытством глядел им вслед, строя догадки: откуда и зачем наехали татары, сопровождаемые двумя русскими?..

Вид татар, проскакавших, должно быть, не одну сотню вёрст без отдыха, был довольно жалок. Халаты на них протёрлись и продрались во многих местах, шаровары на коленках дали трещины, откуда выглядывало грязно-бурое татарское тело. Лица татар, смуглые, скуластые, с узкими, косоразрезанными глазами и реденькими волосками на нижней губе вместо бороды, выражали полное изнеможение, но они ещё, видимо, бодрились и лихо посвистывали на лошадей. Спутники их, рязанцы, были в обычном воинском наряде и имели менее изнурённый вид, хотя и на них отразилась утомительная дорога от рязанских пределов до московского стольного града...