Армен Гаспарян: Революция 1917 года. Как это было?

Г. Саралидзе:Хорошо. От идеологических построений перейдем к экономике. Считается, что за войну выступали русские заводчики и банкиры, которые, с одной стороны, были тесно связаны с англо-французским капиталом, с другой – понимали, какие экономические выгоды несет для них война, как на этом можно заработать. Насколько этот фактор серьезен?

Д. Куликов:Заработать в каком смысле?

Г. Саралидзе:Да в банальном.

Д. Куликов:Знаешь, если бы в банальном, никакой страсти не было бы. И так наше родное Российское государство характеризовалось словами классика: «Воруют». Этот фактор всегда существовал. А когда ты в это еще допускаешь частные компании, выстраивается система, которую мы в XXI веке называем системой откатов. И когда частная компания ставит цену в три раза больше реальной, а чиновник утверждает, что компания должна отдать ему половину от этой цены, – это все легло на наш бюджет.

Г. Саралидзе:Я помню, когда учился в школе, еще в советской, в нашем учебнике истории было написано, что капиталисты различные, помещики и т. д. наживались на военных заказах. Я тогда не мог понять, что значит «наживались на военных заказах» – это же война? Они получали заказ и должны были произвести что-то для фронта, для победы. Как они наживались? Ребенок, который воспитан на примерах Великой Отечественной войны, когда подростки, как я, 11-летние, стояли за станками и просто за пайку хлеба работали, – я не мог всего этого понять. Осознание того, как зарабатывали на военных заказах, пришло гораздо позже, когда у нас стали строить капитализм.

Д. Куликов:Конечно, для нас это было непонятно.

Г. Саралидзе:Это просто такая ремарка.

Д. Куликов:Мы не отправлялись куда-то мир грабить, но первичное накопление капитала (в капиталистических терминах) как раз строилось через ограбление бюджета государства и формирование частного капитала. Когда я говорю, что мы в 1991 году вернулись в 1916 или 1917 год путем буржуазной контрреволюции, я подразумеваю, что все вот эти проблемы вернулись. В этом смысле считай, что переизбрание Бориса Николаевича Ельцина на второй срок – почти Первая мировая война.

И вот чтобы как-то решить проблему, нужно было заключить политическую сделку. Капиталы восьми крупнейших олигархических кланов у нас в России были сформированы на этом.

А. Гаспарян:Главной пострадавшей-то от этого была армия. У нас вообще очень любят рассуждать об экономике Российской империи того периода, но мало кто хочет вникать в подробности.

Г. Саралидзе:Многие говорят: «Все там было хорошо».

А. Гаспарян:Да ничего подобного! Мы по производству боеприпасов уступали Австро-Венгрии, куда там с Германией сравниваться. Тяжелейшая была ситуация. А самое главное, когда армия изнывала от нехватки чего-либо, разговор сводился к рассуждениям, вроде: «Ну быстро мы это сделать не можем. Идет война. Разрушены торгово-экономические связи между субъектами империй. Давайте попробуем установить эту фабрику где-нибудь в Кзыл-Орде. Может быть, годика через два она заработает». Дальше процесс не шел. Но патроны нужны здесь и сейчас! В результате стоимость всего росла, а нужды армии все равно не могли обеспечить.

Г. Саралидзе:Размещать заказы в той же Англии – мало того что стоили они в четыре раза дороже, так еще не все боеприпасы нам подходили. При этом выполнение заказов затягивалось, сроки наши союзнички срывали.

А. Гаспарян:А посреднические, как бы мы сейчас сказали, структуры ни в чем себе не отказывали все это время. Они же не на фронте сидели, а в глубоком тылу. Ты говоришь про боеприпасы… А потом следующая дура началась: купили боеприпасы, но выяснилось: они не подходят к нашему вооружению. Что делать?

Г. Саралидзе:Надо покупать то, к чему они подходят.

А. Гаспарян:Естественно, и снова в четыре раза дороже заплатить.

Г. Саралидзе:Перед дракой всегда оцениваешь, насколько ты натренирован и вынослив. Когда принимается решение, вступать в войну или нет, происходит примерно то же самое. Но, как я понимаю, этого не было сделано. Все сходятся во мнении, что Россия к большой войне была не готова: она находилась на стадии переоснащения, испытывала нехватку военной техники. По сравнению со странами, с которыми предстояло воевать, техники у нас было мало. Так это или нет, Армен? Кто-то оценивал возможности?