Людмила Шаховская - Сивилла – волшебница Кумского грота

Толпа восторженно подхватила такой приговор громкими возгласами хвалы своему первому консулу и проклятий злодейке, грозя ей камнями и палками.

Туллия поднялась с земли и стояла с прежней горделивостью и презрительностью, поняв, что Брут в силу своих философских убеждений не даст ее в обиду.

Окинув взором толпу буянов, она сделала жест, означающий намерение сказать речь.

— Я уйду из Рима, квириты, — начала она с усмешкой, — но позвольте на прощание вам словечко правды молвить. Чудовищем меня вы обозвали… Я сознаюсь, что правила жестоко, виновная во всем обильнее, чем Тарквиний, но вспомните, что власть сладка, легко увлечься ею. Смотрите же — не сделайтесь хуже меня!.. Под властью своевольной черни, необразованных плебеев славный Рим сильнее, чем от меня, страдать вас всех заставить, сам сделавшись чудовищем таким.

Она ушла своей всегдашней гордой поступью из сада, не обратив внимания на полетевшие вслед ей камни.

За Туллией рабы ее понесли Секста, начавшего подавать признаки жизни.

Тело заколовшейся Лукреции было отнесено на форум. Над ним Валерий, Луций Колатин, Брут, Спурий и многие другие патриции долго произносили речи.

Эмилий и Фульвия не пошли на форум, рыдая над телом умершей дочери Тарквиния Гордого, столь непохожей на него.

Семья изгнанного узурпатора приютилась в этруском городе Дерах и вскоре попыталась возвратить свои права, но без успеха. Секст убит в Габиях, где тоже вспыхнуло восстание.

Арунс и Тит привлекли на свою сторону легкомысленных сыновей Брута и его племянников Вителиев, но те все выболтали в пьяный час на пирушке и были без жалости казнены своими отцами, причем донесший на них о составляемом заговоре невольник Брута, верный Виндиций, в награду получил волю. Это был первый случай в Риме явного, официального отпущения раба, почему и самое дело названо по его имени «виндинация».

Тарквиний собрал огромное войско из всевозможных наемников и пошел на Рим, но командовать лично не мог из-за развившейся болезненности и сдал власть Арунсу.

Битва началась…

Как будто на небе сошлись две черные тучи, столкнулись, и с оглушительными громовыми раскатами из них засверкали губительные огни молний. По всем направлениям понеслись их стрелы, разя все живое и неодушевленное на пути полета.

Несутся… несутся…

Вдруг появились среди этого хаоса огня два метеора… ярко выделились… летят, как крылатые драконы. Сшиблись, разбились, пошел от них удушливый, ядовитый смрад, и градом их каменные обломки на землю летят.

Так римское войско с этрусским сошлись.

Оружие бряцало по всей стране, перемешиваясь с угрозами мести из многих тысяч уст.

Веселое эхо в Сабинских горах, доселе откликавшееся только на пастушью свирель, шутя с охотничьим рожком и сбивая с толку веселую молодежь, — теперь и оно стало повторять бранные клики по ущельям и гротам.

Из рядов бьющихся воинов выделились два всадника, узнавшие друг друга.

Пыль поднялась столбами, когда они помчались взаимно навстречу под звуки труб двух армий.

Один из них был стар, другой — молод. Первый имел на себе медную броню, второй — золотую.

У старика шлем украшен конской гривой, а белый плащ ничем не вышит, лишь оторочен широкой пурпурной полосой.

У молодого шлем был превосходной работы, этрусского фасона с павлиньими перьями, в убеждении, что оракул Гермеса сулил ему от них всякую удачу. Его красный плащ вышит шелком и золотом. Меч с дорогой рукояткой висел по-гречески, на левой стороне. Все скрепы и застежки его золотого вооружения — серебряные.

Наряд этих двух бойцов был резко различен, но очи их горели одинаковой злобой, и жажда мщения была равно велика в их сердцах.

Охваченные диким бешенством боевой ярости, они вихрем стремились друг на друга с копьями на перевес и остановились как вкопанные, оказавшись лицом к лицу, как на дуэли.

Войска в них узнали каждый своего главнокомандующего и предводителя врагов: это были развратный и легкомысленный Арунс, сын Тарквиния Гордого, и Юний Брут, первый военный консул римской когорты.

— Злодей, ненавистный предатель! — закричал Арунс. — Ты мать мою в ссылку с позором изгнал. Отца моего ты лишил всех владений, ограбил нас… мы почти нищие.

— Не сами ли вы виновники восстаний, вызванных вашей жестокостью?! — ответил Брут. — Твоя мать внушала мужу казнить то того, то другого из богатых граждан, придираясь к пустякам, чтобы конфисковать их имущество. Час воздаяния настал — их наследники конфисковали все у вас. Храбрейших воинов наравне с рабами вы принуждали к разным унизительным работам вроде копания рвов и траншей. А девицы?! Какая из них могла уцелеть в чистоте, если пал на нее ваш сладострастный взор? Вы развратили моих сыновей до того, что я отдал их на казнь, чтобы не пятнать мой род Юниев такими выродками… а ведь я их любил, Арунс, не меньше, чем вас ваши родители. Ты помнишь, как я лаял псом перед тобой в шутовской одежде в такие минуты, когда вся душа моя ныла в безотрадной тоске разбитых надежд? Могу ли я пощадить тебя, злодей?! От меня и Рима пощады тебе нет… умри!..