Сьюзен Зонтаг - Поклонник вулканов

Будучи совсем еще молоденькой и не имея никаких преимуществ ни в происхождении, ни в образовании, Эмма тем не менее обладала многими врожденными талантами. Что касается ее отношения к матери, то она, как видно, совсем затуркала миссис Кэдоган, обращаясь с ней не как послушная дочь, а как строгая хозяйка с робкой служанкой. Эту скромную, простую крестьянку, которая любит выпить за здоровье дальних родственников, можно было бы принять за дуэнью и приживалку, нанятую девушкой в услужение без жалования, а лишь за кров и стол. Миссис Кэдоган постоянно сопровождала их, когда они выходили из дому, но у Кавалера от этого только усиливалось возбуждение. Привычные, приевшиеся развлечения вновь захватывали его с еще большим размахом, глубиной и силой.

Как-то утром, в самом начале июля, когда солнце палит особенно нещадно, они отправились через горы, покрытые хвойными лесами, в его скромный летний домик в Пазиллипо. Дабы переждать там полуденный зной на террасе под большим оранжевым тентом, который, раздуваясь, колыхался под легким приятным морским ветерком, Кавалер с удовольствием смотрел, как Эмма наслаждалась охлажденными фруктами и смаковала крепкое терпкое вино из виноградников, растущих у подножия Везувия. Потом она спустилась по ступенькам прорубленной в скале лестнице прямо к бассейну, а он остался в тени на террасе и любовался ею. Девушка стояла по грудь в воде, сначала радостно шлепая ладошками по водной глади, а затем, набрав воду в ладони, начала плескать себе на шею и затылок, и в этой восхитительной позе оставалась довольно долго. Молодые слуги украдкой подглядывали за ней из-за скал, а мать и две служанки ждали наготове с полотенцами и халатом в руках.

Кавалеру не важно было, любит она его или нет, главное, что он сильно любил ее, ему нравилось даже просто любоваться ею.

Он без устали наблюдал, как меняется настроение девушки, желания и одновременно выражение ее лица. Вдруг она становилась вызывающе дерзкой, а потом, почти без перехода, — девственно застенчивой. Зачастую казалась величественной дамой, преисполненной достоинства, а иногда была похожа на неугомонную девчонку, с нетерпением ожидающую обещанного подарка. Каким же очарованием веяло от Эммы, когда она примеряла шляпки, пояс или новое платье, заказанное Кавалером специально для нее, непринужденно смеясь и искренне радуясь во время примерки.

— А не повернуть ли мне голову вот так? — спрашивала она, позируя молодому немецкому художнику, которого Кавалер пригласил к себе во дворец, чтобы тот написал ее портрет.

— А может, так?

Будто опытная актриса, она умело производила нужное впечатление, когда входила в гостиную. Она и двигалась как-то по-особому, величаво и горделиво поворачивала голову, прикладывала ладони к щекам… вот так. Одним словом, само воплощение красоты.

Какой же красоты?

Ну не той, конечно, которую можно соразмерить, сопоставить, вычислить — пропорции, объем, утонченный изгиб бровей, соответствующая форма прически. Минует молодость, и такая красота будет нуждаться в постоянном уходе, а то, не дай Бог, потолстеешь. Настоящая же красота возникает естественно, сама по себе, из самоуверенности, классической убежденности в своей неотразимости. Она как бы говорит: я рождена не для того, чтобы ублажать других, а чтобы мне доставляли радость.

И не той красоты, являющейся следствием привилегий, прихоти, желания или макияжа… а красоты естественной, властной, сражающейся за место под солнцем и ничего не получающей взамен за просто так. Красота, которая становится силой и хочет стать таковой, не может быть никакой иной, кроме как плотской. (А в конце концов ее обладательница перестает следить за собой и превращается в толстуху.) Красота, которая сама себя тешит и ласкает полуоткрытыми чувственными пухлыми губами, призывая другие губы прикоснуться к ним. Красота, которая щедра на посулы и не отталкивает поклонника, а наоборот, манит его, как бы говоря: я могу быть и иной, потому что хочу тебе нравиться.

Ее красота, относящаяся ко второй разновидности, отличается наивностью и великолепием, она не нуждается в шлифовке. И все же со времени приезда в Неаполь девушка, казалось, стала еще более восхитительной. Красота ее расцвела пышнее, ибо здесь было жаркое южное солнце и чувственный, влажный, благоухающий воздух, не то что в Англии. Может быть, она и нуждалась в перемене мест, в новых видах и формах поклонения, даже в страданиях (она проливала слезы по Чарлзу, так как искренне любила его); нуждалась в роскошной жизни, которой прежде ей не приходилось наслаждаться. Из скромной драгоценности, которую держали взаперти на окраине Лондона у боязливого, нервного дилетанта-собирателя, она превратилась в роскошный многокаратный бриллиант, выставленный напоказ в самом видном месте ее владельцем, знаменитым коллекционером.