Сьюзен Зонтаг - Поклонник вулканов

На некоторых гравюрах, которые Кавалер заказал, чтобы проиллюстрировать две объемные книги, составленные из его «Писем о вулкане» и адресованных Королевскому научному обществу, он изображен у подножия Везувия верхом на лошади. На одной гравюре он смотрит, как купается в озере Аверно его грум; на другой — памятный поход: Кавалер сопровождает королевский кортеж, направляющийся к краю расщелины, по которой течет раскаленная лава. На третьей гравюре запечатлен снежный ландшафт, на фоне которого гора выглядит особенно безмятежной. Однако на большинстве гравюр, где изображены причудливые склоны со следами разрушения — результат вулканической деятельности, — видны человеческие фигурки. Извержение — это природа, а природа — это вулкан, даже если он пробуждается только время от времени. Вот была бы картина… хотя бы одно-единственное извержение, но написанное с натуры.

Везувий приготовился к очередному извержению, Кавалер участил свои восхождения не только ради наблюдений, но и для проверки собственного бесстрашия. Может, он теперь не боится умереть, ибо гадалка нагадала ему долгую жизнь? Иногда он чувствовал себя там в большей безопасности, чем в любом другом месте, хотя и поднимался по вулкану, когда тот буквально сотрясался и клокотал.

При восхождении он обогащался новыми впечатлениями, набирался такого опыта, которого нигде не получил бы. Здесь были совсем другие мерки и подходы. Земля увеличивалась в размерах, небо становилось еще просторнее, а залив расширялся.

Здесь поневоле забываешь, кто ты такой.

День кончается. Кавалер стоит на самой вершине и наблюдает заход солнца. Оно огромно, красно, как никогда, так и горит, садясь за море. Кавалер дожидается великолепнейшего момента, который хотел бы продлить сколь можно дольше — солнце закатывается за горизонт и на секунду останавливается на собственном пьедестале, прежде чем исчезнуть за линией моря. Вокруг стоит ужасный грохот, вулкан вот-вот снова взорвется.

Фантазия неизбежного. И здесь она преувеличена. Надо, чтобы солнце остановило свой бег. Чтобы прекратился грохот. Кавалеру вспомнилось: в любом оркестре барабанщик сидит позади всех оркестрантов. В нужный момент он извлекает грохочущую музыку из двух барабанов, стоящих перед ним, затем тихонько откладывает деревянные колотушки в сторону и приглушает резонанс барабанов, мягко и в то же время плотно прижимая к ним ладони, после наклоняет ухо к барабану и прислушивается, как тот продолжает вибрировать (изысканность этих жестов особенно подчеркивается первоначальными торжественными ударами деревянных колотушек, выбивающих барабанную дробь). Так и теперь можно приглушить свои мысли, чувства и страхи.

Узенькая улочка. На солнцепеке валяется прокаженный. Жалобно подвывают собаки. Следующий визит к Эфросине Пумо, в ее низенькую комнатушку.

Кавалер по-прежнему продолжал удивлять сам себя. Он, кого все считали (и Кавалер не отрицал) убежденным скептиком, отвергающим любые постулаты религии, безбожником по своей натуре и убеждениям (к отчаянию Кэтрин), стал теперь тайным клиентом вульгарной ворожеи из простонародья. Он должен посещать ее скрытно, иначе будет вынужден высмеивать и собственные визиты. А тогда получится чепуха. Его слова убили бы колдовство. Но поскольку о своих посещениях гадалки он никому не говорил, то мог спокойно продолжать усваивать уроки прорицательницы. Это было правдой и в то же время неправдой. Звучало вроде убедительно и одновременно ложно.

Кавалеру очень нравилось то, что у него есть тайна, он мог позволить себе эту маленькую слабость, так сказать, милую невинную шалость. Никому не рекомендуется быть последовательным во всем и всегда. Подобно своему веку. Кавалер не был таким уж рациональным, как его представляли современники.

Когда разум дремлет, возникают образы матерей. Гадалка — эта грудастая женщина с обломанными ногтями и необычайно пристальным взглядом дразнила его, соблазняла, испытывала. А ему нравилось противоречить ей и препираться.

Она как-то загадочно говорила о своей вещей силе, рассказывала о второй жизни в прошлом и в будущем. Будущее существует в настоящем, сказала она однажды. Будущее, по ее словам, похоже на настоящее, но только оно сбилось с правильного пути.

«Ужасающая перспектива, — подумал Кавалер. — По счастью, многого из будущего я уже не увижу». Потом он припомнил, что она предсказала ему жизнь еще в течение четверти века. Так пусть будущее не приходит до конца его жизни.