Сьюзен Зонтаг - Поклонник вулканов

Женщина — сначала дочь, а потом уже жена. Я говорю о себе прежде всего как о женщине, которая вышла за него замуж. О нем не говорят как о человеке, женившемся на мне, но вспоминают прежде всего как о мужчине, связанном с его второй женой, — такое не часто выпадает на мужскую долю.

Он был очень удручен, когда я уходила из жизни. И во время своей последней болезни я испытывала несказанное горе. Я чувствовала, что он будет тосковать по мне гораздо сильнее, нежели сам предполагал. Надеялась, что он снова женится, и воображала, что возьмет в жены почтенную вдову немного моложе себя, не обязательно состоятельную, но зато любящую музыку. И он будет с любовью думать обо мне. Мы, женщины, даже представить себе не можем, насколько мужчины отличаются от нас. Они слышат в себе настойчивый внутренний голос, заставляющий даже лучших из них совершать постыдные поступки и вести себя неподобающим образом. Он любил меня, как только способен был любить, а потом искренне полюбил другую женщину, совершенно не похожую на меня. Однако нередко бывает и так, когда преданную хорошую жену, всячески придерживающуюся засушенных принципов добродетели и целомудрия, чтобы ее ни в чем нельзя было упрекнуть, меняют на женщину помоложе, более живую и ветреную. По крайней мере, меня тоже охватывает широко распространенное возмущение таким поведением мужа, тем более что я оказалась супругой человека, которым целиком завладела любовь ко второй жене. У меня ведь было все, что мой муж мог передать другой женщине вроде меня.

Сожалею, что не желала от него большего. Если он слишком часто оставлял меня в одиночестве и ему было лучше без меня, что же я, как жена, могла поделать? Ожидала ли я от него страсти и любовного пыла, которые он мог бы проявить к любовнице? Мне казалось, что христианке не подобает упрекать мужа за то, что он не такой, каким и быть-то не может.

Мне следовало бы представить жизнь без него, но я не в силах. Если даже и промелькнет мысль, что он мог бы умереть раньше меня, в душе сразу все меркнет. Мы никогда не жили раздельно. Мне доставляло радость смотреть на него вблизи и издалека в различных залах и комнатах, где он всегда сиял ярче всех присутствующих, а когда он уезжал по делам, я глядела на его портрет, небольшой такой портретик, где он был запечатлен почти как живой. Это как раз тот самый портрет, который лежит теперь на моей груди в гробнице.

Я ее мать. Вам понятно, что я имею в виду, говоря, что я ее мать. Многие считали меня ее камеристкой или наперсницей. Я знаю, как нужно увиливать от прямого ответа. Но теперь я говорю: я ее мать.

Я венчалась в церкви с пожилым кузнецом Лайоном, ее отцом, он преставился от лихоманки через два месяца после рождения моей ненаглядной. Ну а поскольку он у Мэри был единственным мужем, то, стало быть, у нее был и единственный ребенок. Поэтому можете себе представить, как она тряслась над ним. Ну а ко всему прочему я была все еще молода, да и собой недурна, к тому же полна всяких радужных надежд, в чем наши деревенские все время уверяли меня. Дочка, должно быть, от меня унаследовала бесшабашность, мы ведь так походили друг на дружку, ну прямо как родные сестры. Я и радовалась-то только, когда была рядышком с нею. А вместе мы были всегда.

В Лондон я впервой выбралась вместе со своим полюбовником Джо Хартом, пивоваром, вскорости, как дочка пошла в нашей же деревне в услужение в няньки к миссис Томас. Не думала я, не гадала, что негоже оставлять ее одну, хоть ей уже пошел тринадцатый годок, я ей еще не стала вполне матерью. Как раз в ту пору, когда я покинула ее и стала жить с Хартом, Лондон был навроде как совсем другая страна, а какие мы там пирушки закатывали — обалдеть можно, а я все еще чувствовала себя совсем молодкою. Но вскоре и дочка заявилась в Лондон, она здорово выросла, ей уже было около четырнадцати. Ну и моя умница, дорогуша, сама, стало быть, устроилась помощницей, горничной к одному доктору, у которого был собственный дом около Блэкфрайерского моста, с него в том же, 1780 году во время бунта солдаты покидали все трупы в Темзу. Это была толпа пьяных, они целую неделю грабили и поджигали дома и магазины зажиточных горожан, но, как рассказывала потом дочка, не успели дойти до дома доктора, и все домочадцы оглохли от ружейных залпов. Ужасно быть бедным. Но еще хуже, когда думаешь, как улучшить свое житье, и ничего, кроме разбоя, в голову не приходит.

Она не позволила мне встречаться с ее хозяином и никогда не приходила в пивную, где я жила вместе с Джо. Мы встречались с нею украдкой, как любовники, болтали о том, о сем, пропускали изредка по стаканчику-другому и ходили гулять под ручку в Воксхоллский парк слушать, как щебечут птички. Подозреваю, что она все же рассказала доктору Вадду о своем происхождении, не упоминая миссис Харт, как я себя тогда называла, и он стал учить ее читать. А потом она как-то сказала мне, что хозяйский сынок овладел ею. Матери всегда больно услышать впервой такое признание, но я предупредила, что ждет ее, раз уж она такая смазливая. Я умоляла ее не уходить от доктора Вадда, так как ей там неплохо жилось, но она заявляла, что не собирается всю жизнь быть горничной, а намерена стать актеркой вместе со своей лучшей подружкой, тоже помощницей, горничной в доме доктора, причем знаменитой. И что она слышала про другого доктора, который нанимает молоденьких девушек, но не в горничные, а для работы актерками. Ну я и спросила, а почему доктору вдруг понадобились актерки, а она ответила, что это ему надо для лечения важных господ. Ну и она пошла работать к доктору Грэхему и оставалась у него, пока около театра на Друри-лейн не встретила сэра Гарри, тот и пообещал сделать из нее настоящую актрису, поскольку, дескать, и так все время околачивается в театре. Бедное мое, невинное дитя, да кто же что соображает в пятнадцать лет?! А он был настоящий баронет, с тросточкой, висящей на запястье. Позвал ее приехать на лето в его имение в Суссеке. Она и обрадовалась, дурочка, что подвернулась такая фортуна. Она уже соображала, что к чему и вовремя узнала, что там соберется развеселая компания, все друзья сэра Гарри, и настояла, чтобы я тоже поехала туда вместе с нею. Для своего нового знакомого она будет вроде как леди. Правда, всего лишь на лето, пояснила она. А что потом, спросила я. А там, как Бог рассудит, беспечно ответила она. Я не могла устоять перед ее улыбкой.