Сьюзен Зонтаг - Поклонник вулканов

Возлагать на женщину всю ответственность за выдвижение обвинений республиканцам, как рассказывается во всяких историях, — было не чем иным, как хитроумным предлогом нарушить причинную связь в политике, провозглашенной с флагманского корабля героя. (Такие утверждения зачастую выдвигаются при оправдании женоненавистничества.)

Возложение ответственности за кровавые расправы с республиканцами на королеву неизменно отражало постоянную хулу женщин-правительниц — этих объектов издевательств и снисходительных насмешек (за то, что были неподобающе мужеподобны) или же двусмысленной клеветы (за их фривольность или сексуальную ненасытность). Роль королевы удобно вписывается в привычный штамп — ведение домашнего хозяйства, поэтому у нее надежное алиби. Участие Кавалерши в белом терроре, развязанном после подавления Везувианской республики, похоже, ничем не обосновывается и не так уж заслуживает осуждения.

Кем же все-таки была эта социальная выскочка, эта пьяница, роковая женщина, роскошная, пластичная, расфуфыренная… артистка? Может, субреткой, потихоньку пролезшей в самое сердце драмы целого народа, но затем все же порой возвращавшейся на свой путь? (Разве она не была женщиной? А в таком случае почему не должна была нести полной ответственности?)

Возможно, еще одним доказательством бессердечности Кавалерши явился бы широко известный факт, что она единственная из нашей тройки посещала измученный город, пока линейный корабль «Фудроинт» стоял в заливе на якоре в течение полутора месяцев. Герой, дабы командовать, должен был постоянно присутствовать на борту судна и не мог выносить приговоры и одновременно управлять разрушенным и разграбленным Неаполем. И Кавалер тоже не был способен на это. Всякий раз, выходя на палубу, он не мог удержаться, чтобы не посмотреть на здания и сады, полукругом расположившиеся за портом, и на особняк, в котором прожил тридцать пять лет — больше половины своей жизни. Перспектива сойти на берег и, поддавшись искушению, осмотреть свою разоренную и загаженную резиденцию уже заранее вызывала в его душе печаль.

Но вот в один из жарких июльских дней супруга Кавалера, высмеяв мужа и любовника, озабоченных ее безрассудным намерением, сошла на несколько часов на берег. Она переоденется так, что ее никто не узнает, весело заверила Кавалерша своих близких.

Фатима, Джулия и Марианна — эти три камеристки, которых она прихватила с собой из Палермо, умеют шить дамские костюмы. А разве в Палермо она не сопровождала довольно частенько героя в ночных путешествиях по городу, переодевшись в матросскую робу? Ну а для прогулки по Неаполю наденет траурную одежду вдовы, что полностью скроет ее фигуру и лицо.

С корабля Эмма пересела на небольшой ботик и сошла на берег в отдалении от причала, где шныряли местные попрошайки, торговцы всякой мелочью, проститутки и иностранные матросы. Там ее уже поджидала карета со слугами, состоящими при английском посольстве. Рядом, в другой карете, сидели четыре офицера с «Фудроинта», выделенных героем, который приказал им ни на секунду не выпускать леди из виду и в случае опасности жертвовать жизнями ради ее спасения. Они наблюдали, как супруга Кавалера выбралась из ботика, споткнулась и, пройдя неверной, шаткой походкой, остановилась, прикрывая лицо черной шелковой вуалью. «Сегодня она, должно быть, поддала с утра пораньше. Боже всемогущий! Может, нам нужно помочь ей? Нет, смотрите-ка, сама справилась». Все знали, что адмиральская сирена слишком много пьет. Но тут офицеры ошибались. Покачивалась она вовсе не от вина, которого все же потихонечку набралась на судне, а от того, что, ступив на твердую землю после почти месячного пребывания на раскачивающемся «Фудроинте», у нее непривычно закружилась голова.

Лакей помог Кавалерше забраться в карету. Женщина откинулась на подушки, сказала кучеру, куда ехать, и покатила по жарище, пристально разглядывая длинные ряды домов, людей и проезжающие мимо экипажи. На улицах, как и всегда, было полным-полно народу, но, похоже, преобладали женщины в черной траурной одежде, как и на супруге Кавалера. В одном месте она приказала остановиться и купила огромный букет — жасмин, палевая камея и розы.

Эмма остановилась у церкви. Приподняв с лица вуаль, она решительно шагнула в прохладную темноту храма. Был перерыв между службами, поэтому внутри стояла тишина, только среди высоких колонн виднелись одинокие темные фигуры молящихся. Обмакнув пальцы в чашу со святой водой, Кавалерша преклонила колени и перекрестилась, потом, как того требовал местный обычай, поцеловала кончики пальцев. Идти в глубь церкви она не решалась, опасаясь, что люди, опознав ее, бросятся к ней, как и в прежние дни, чтобы прикоснуться к платью и просить милости и подаяния у второй, самой могущественной дамы в королевстве, супруги английского посланника. Но оказалось, что никто не обращает на нее внимания, и Кавалерша даже немного разочаровалась. Звезде всегда хочется, чтобы ее узнавали.