Дмитрий Дмитриев - Император-отрок. Историческая дилогия

– Правду, милый, говорю.

– Я не понимаю… все это будто во сне… Князь Долгоруков – твой отец.

– Я все расскажу тебе, ты все узнаешь, только потерпи. Но вот мы и приехали. Есть ли у тебя пропуск в острог? Ведь без него не пропустят.

– Есть, вот он.

Ворота острога были заперты. Маруся постучала. Солдат отпер калитку и, увидев с Марусей незнакомого человека, вызвал пристава Шмыгина. Последний скоро явился и потребовал предъявления пропуска. Левушка предъявил его. Он был выдан от тобольского воеводы на имя «офицера Левонтия Храпунова», которому дозволялось «по своей надобности» пробыть у ссыльных Долгоруковых в остроге не более десяти дней. Все было в порядке, и пристав разрешил кибитке въехать в острог.

Во время приезда Храпунова ни Алексея Григорьевича, ни сына его Ивана не было дома; они были в гостях у одного зажиточного березовского жителя, и их изумлению при виде хорошо известного им Храпунова не было конца. Особенно обрадовался ему князь Иван; он бросился обнимать и целовать товарища, говоря:

– Левушка, голубчик, ты ли? Вот не ожидал. Ты к нам просто как с неба свалился! Ну, уважил!.. Хорошо, что приехал, а то Маруся по тебе сохнуть стала. Ох, злодей, увезешь ее ты от нас, увезешь!

– Увезу, князь Иван Алексеевич, увезу.

– Дозволь, господин офицер, и мне называть тебя Левушкой, – крепко пожимая руку Храпунова, проговорил князь Алексей Григорьевич и шепнул ему: – Ведь я тебе не чужой.

Храпунов ответил на это молчаливым кивком головы и крепким рукопожатием, а потом, отвечая на вопросы князя Ивана, стал подробно рассказывать о происшествии, случившемся с ним, то есть о том, как его вскоре после свадьбы в кандалах увезли в Москву из усадьбы дяди; посадили в тюрьму, угрожали пыткой и как, наконец, по приказу императрицы выпустили.

– Левушка, родной, и все это ты вытерпел из-за меня, всю муку перенес за то только, что мы с тобою в дружбе состоим? Сердечный мой, чем же мне тебя отблагодарить за это? – с жаром проговорил Иван Долгоруков.

– Дружбой своей, князь, ты отблагодарил меня.

– Да ведь эта дружба и довела тебя до несчастья и тюрьмы, сердечный мой.

Долгоруковы приветливо приняли Левушку Храпунова и засыпали его вопросами о питерских и московских новостях, так что Левушка едва успевал отвечать им.

Время проходило незаметно, и десятидневный срок приближался. Левушка Храпунов стал собираться в дорогу; собиралась с ним и Маруся. Приуныли Долгоруковы: им жаль было расставаться не только с Марусей, но и с ее мужем.

За день до отъезда князь Алексей Григорьевич выслал всех из горницы и обратился к Левушке:

– Как ни жаль мне расстаться с тобою, а все же надо. Я уже не говорю о том горе, какое причинит мне отъезд Маруси. Но я покорюсь. Об одном только я жалею, что нечем мне, Левушка, отблагодарить тебя, нечем приданое за дочкой дать. Ведь я всего, всего лишен.

– О том, князь, не беспокойся: приданое мною получено. Его составляет тот ларец с драгоценностями, который отдал князь Иван Марусе. Он спрятан у Марусиной бабушки, цыганки Марины.

– Но в том ларце, сколько я помню, было немного драгоценностей.

– С нас слишком достаточно. Счастье, князь, не в богатстве. Я полюбил Марусю, не зная, кто она, не справляясь, богата ли она или бедна.

– Левушка, ты – добрый, благородный человек. Я знаю, что Маруся с тобою будет счастлива, – обнимая Храпунова, промолвил Алексей Григорьевич.

Расставание Маруси и ее мужа с Долгоруковым было самое родственное, нежное. При прощании с дочерью князь Алексей Григорьевич был сильно взволнован, на глазах у него видны были слезы. Он, не стесняясь присутствием своих семейных, несколько раз принимался обнимать и крестить Марусю, а она, заливаясь слезами, целовала его руки.

– Князь Алексей Григорьевич, успокойтесь, может быть, мы и опять скоро с вами свидимся, – заметя слезы старика Долгорукова, сказал Левушка.

– Нет, нет. Мне уж больше не видаться с вами в этой жизни, – дрогнувшим голосом промолвил князь Алексей.

Предчувствие не обмануло его: спустя года три после отъезда Маруси старый князь умер.

Так же горько плакала княгиня Наталья Борисовна, расставаясь со своей тайной родственницей Марусей.

Невесел был и князь Иван.

– Прощай, Маруся, храни тебя Бог! Левушка, прости, с тобою мы едва ли свидимся. Увидишь моих недругов, скажи им, что я не помню зла и охотно прощаю их. Прощайте, мои милые, сердечные. – И молодой князь Иван попеременно обнимал и целовал Марусю и ее мужа.