Рудольф Баландин - Миклухо-Маклай

Какой-то хитрец захотел давать поменьше, а получать побольше. С этого и началась цивилизация торговцев, барышников, ростовщиков, капиталистов... Впрочем, не так просто, конечно. Но доля истины в этом безусловно есть. Во всяком случае, папуасы не производят обмена подарками по принципу купли-продажи: ты — мне, я — тебе. К счастью, в этом они остались нецивилизованными.

...В соседней деревне праздник. Оттуда доносятся звуки дудки и барабана. Местные дудки не лишены оригинальности: из просверлённой сбоку и сверху скорлупы маленького кокосового ореха; есть и бамбуковые дуделки. Большой барабан прост: похож на деревянное корыто.

Наряженные туземцы посетили Маклая. В честь праздника их лица расписаны красной охрой, в волосах гребни и перья. Туй прислал с одним из своих сыновей куски свинины, плоды хлебного дерева, бананы и таро — всё хорошо сваренное и аккуратно свёрнутое в пальмовые листья.

Белый человек быстро стал местной достопримечательностью. Чтобы поглядеть на него, приходили жители всё более далёких селений. Молва о необычайном и загадочном пришельце быстро распространялась по окрестностям.

Явились и гости с моря. Они шли под парусом на катамаране с установленным на деревянном настиле плетёном домиком, но не рискнули пристать к берегу, где находился домик Маклая, предпочитая сначала посетить деревню Горенду. Оттуда в сопровождении провожатых подошли к Маклаю. Оказалось, что они — жители близлежащего острова, который на русской карте был назван именем Витязь, а у местных жителей имел другое название: Били-Били.

Было заметно, что приплывшие туземцы принарядились. Избытком одежды соседи не щеголяли, зато имели много украшений из раковин, зубов собак и клыков свиньи. Спины и физиономии были размалёваны, порой не без художественного вкуса, а волосы были выкрашены красной глиной. При полном параде, хотя, как любил повторять Новосильский, без штанов.

Пришельцы с изумлением рассматривали инструменты, а башмаки и полосатые носки привели их в восторг. Островитяне протяжно приговаривали «а-а-а» или «е-е-е» и клали палец, а то и два в рот, примерно так, как это делают в России деревенские мальчишки. В знак дружбы и расположения Маклай одарил их гостинцами — гвоздями, бусами, тряпками, — принятыми с большой радостью.

— Что это мы делаем? — ворчал Ульсон. — От них-то и толку никакого. Другие хоть еду приносят.

— Это просто наши подарки, — пояснял Маклай. — Мы же дарим своим родным и друзьям подарки.

— Это какие они нам родные и друзья?! — возмутился Ульсон. — Чистые дикари.

— Ну, а что лучше: дружить с ними или враждовать?

На этот вопрос Ульсон не стал отвечать, но, уходя, не промолчал:

— Если раздавать им всё задаром, скоро останемся такими же голыми.

Островитяне ушли к морю в отличном расположении духа (чего нельзя было сказать про Ульсона). Однако через полчаса столь же весело вернулись, нагруженные кокосами и бананами. Ульсон даже заулыбался:

— Значит, не совсем уж они дикие.

Окончательно прощаясь, гости знаками пригласили Маклая к себе, показав для убедительности, что его там не убьют и не съедят. Такая любезность с их стороны была утешительна. Они выглядели растроганными, пожимали руку учёному повыше локтя. Некоторые обнимали его левой рукой, прижимая к сердцу и повторяя: «О Маклай! О Маклай!»

...Первые дни пребывания на Новой Гвинее прошли на удивление легко и быстро. Наиболее сильные опасения были сначала связаны с местным населением, принадлежащим, по мнению Ульсона, к племени людоедов, которые не съедают их только потому, что пищи и без того достаточно: «Вот слопают всех своих свиней, и за нас возьмутся. Мы, может, для них ещё вкуснее свинины».

— Ну, в этом отношении я вряд ли могу кого-то привлекать.

— Это верно. Вы, извините уж, чересчур жилистый. А вот я, к примеру, вполне упитанный, и жирок имеется. Бой, понятное дело, хоть и худой, зато мясо нежное.

— А вы, друг мой, рассуждаете как опытный людоед!

Ульсон смутился. Не исключено, что в своей неблагополучной жизни ему доводилось в трудные времена употреблять в пищу человечину или голодные товарищи по несчастью грозились прирезать его к обеду. Подобные случаи бывали.

У диких племён людоедство чаще всего связано с верованиями в возможность приобрести, например, силу и храбрость, отведав часть тела убитого доблестного воина. В этом отношении ему, могущественному — в глазах туземцев — белому человеку, больше других стоило опасаться стать предметом ритуального каннибализма.