Олег Капустин - Нефертити. Роковая ошибка жены фараона

Столица Египта очень сильно изменилась за четверть века, что минули как-то незаметно после скоропостижной, неожиданной для всех подданных смерти фараона Тутмоса Четвёртого и его наследника Яхмоса. Покойный фараон очень бы удивился, если бы, восстав из мёртвых, прошёлся по улицам его родных Фив. Сурового воина поразило бы обилие роскошных дворцов с восхитительными садами, привольно раскинувшимися вокруг обновлённых, существенно расширенных или построенных заново, величественных и одновременно изысканно изящных храмов. Да и сами фиванцы переменились до неузнаваемости. Погоня за роскошью и удовольствиями захлестнула всех. Где та древняя, почти сельская простота нравов, основанная на коренных устойчивых ценностях, культивируемых великими фараонами-завоевателями, основавшими египетскую империю? Старикам, хорошо помнившим те времена, казалось, что волевые горбоносые лица взирают уныло и презрительно с огромных старинных монументов на распутных и изнеженных потомков.

«Стоило ли тратить столько усилий в многолетних походах и приносить столько жертв в ожесточённых боях с врагами, чтобы неблагодарные внуки и правнуки так небрежно и беспечно относились к тому, что было дорого их отцам и дедам?» задавались старики дни и ночи напролёт роковым почти для каждого уходящего поколения вопросом.

Однако в нынешних Фивах уже никто не вспоминал о суровых старых временах. Все — от фараона до самого скромного писца — стремились получить от жизни максимум удовольствий и немедленно, ничего не откладывая на потом. В каждой уважающей себя семье столицы была статуэтка мумифицированного покойника. Хозяин дома, где происходила очередная пирушка, ставил её на середину зала и приговаривал:

— Взгляни-ка на него, а потом живи и наслаждайся, ибо после смерти ты станешь таким же, как он!

Эти господствующие настроения эпохи отразились на всём укладе жизни египтян того времени и прежде всего на внешности столичных жителей. Теперь на улицах Фив редко можно было встретить горожанина в простом льняном переднике от бёдер до колен, которым прежние годы все довольствовались. Фиванец даже с весьма скромным достатком уже не мог позволить себе такой сельской простоты. Столичный житель стал одеваться в сложный костюм с длинным плиссированным подолом и богатой туникой с расширяющимися раструбом, искусно вышитыми рукавами. Вместо непритязательных паричков или матерчатых круглых шапочек, которые носили их отцы, даже писцы средней руки надевали теперь тщательно завитые, надушенные парики, спускающиеся чёрными локонами до плеч. На ногах красовались изящные сандалии с заострёнными и лихо загнутыми кверху носками. А сколько украшений сверкало теперь на каждом фиванце! И так были разодеты мужчины! Что уж тут говорить о женщинах. Прекрасный пол не отставал от сильного и даже частенько превосходил его в мотовстве тех богатств, которые накопили рачительные хозяева и воины — их предки. Сокровища, собранные за четыре поколения в виде налогов или привезённые как военная добыча из завоёванных стран Азии и Африки, бесстыдно и нагло проматывались в короткий, великолепный и пышный «золотой век» Аменхотепа Третьего, который уже, увы, подходил к концу {63}.

Все в столице хорошо знали, что после четвертьвекового правления рано одряхлевший из-за разгульной жизни фараон просто доживает свой век в роскошном дворце на западном берегу. Рядом с дворцом, как и положено было по старинным обычаям, уже высился монументальный заупокойный храм ещё здравствующего фараона, предназначенный для почитания царского Каа {64}. Ни для одного владыки Египта прошлых лет не возводилось столь великолепного сооружения. Его спроектировал и построил тёзка фараона Аменхотеп, гениальный архитектор и мудрец, четверть века назад вывезенный Тутмосом Четвёртым из сельской глубинки. Перед фасадом храма возвышались огромные статуи Аменхотепа Третьего, высеченные из цельных глыб серого песчаника. Всё было готово для того Момента, когда стремительно стареющий фараон присоединится к бессмертным богам на небесах. Знал об этом и сам повелитель огромной страны. По вечерам, когда солнце окрашивало в мрачно-багровые тона лики его статуй, он выходил на балкон своего дворца и поднимал кубок в честь самого себя.

— Я славно пожил в этом мире, — говорил он, с чувством смахивая слезу с пухлой щеки, — возможно, совсем скоро жрецы будут приносить в мою честь жертвоприношения в роскошном заупокойном храме. Так выпьем же за то, чтобы момент моего переселения к бессмертным богам подольше не настал, хотя, если говорить откровенно, я уже порядком устал от своей земной оболочки, — печально усмехался фараон, глядя на свой огромный живот. — Будем же сейчас пить и наслаждаться, помня, что век наш недолог.