Мамсур Цаллагов - На войне Дунайской [Документальная повесть]

— Вот так клюква…

Караев решил немедленно ехать в 3-ю дружину ополчения, к подполковнику Калитину, который находился в саду, за южной окраиной города.

Но попасть на генеральскую конюшню с тыла не удалось. Улица была перекрыта русскими кавалергардами. Пришлось ждать, пока они уедут. Дудар прилег на траве в тени дерева, невдалеке от группы солдат, расположившихся в кружок. Молодой унтер проводил занятие с новобранцами. Уткнув свой острый нос в памятку, он запинаясь читал, а от себя вставлял только вводные фразы, вроде — «так вот, братцы», или «мотай на ус, хлопчик». В этом и состояло занятие. Дудар затаил улыбку, видя, что унтер сам еще не раскусил новое наставление.

— Так вот, товарищэчки дорогэнькие, гм-м… Ежели на мушку светит солнце, то надо целиться смотря по тому, откуда оно блестит: ежели справа, то целиться правее, а слева — то левее. А ну, Половников, повтори.

— Колысь солнце блестит с правой руки, надо целиться в солнце, — уныло промямлил изнывающий от жары широколицый детина.

— Мыслей не имеешь… Хряк ты, боле никто.

Под дружный хохот солдат Дудар поднялся и пошел к улице. Она была пуста.

В ограде особняка Караев нашел уже оседланного я до блеска начищенного Тохдзу. Конь встретил хозяина приветливым ржанием.

На заднем крыльце дома появился Петушков.

— Господин охотник, — взволнованно проговорил он, — Калитин только что был здесь. Третья дружина грузится в эшелон. Ради бога, догоняйте, опоздаете к отходу поезда — плохое будет начало.

Дудар уже сидел на коне. Дневальный торопливо открывал ворота. Махнув шапкой поручику, Караев тихо проговорил, склонясь над лукой седла:

— Ну, Тохдзу, друг мой — на войну!

От Бухареста русские войска и дружины Болгарского ополчения двигались по железной дороге почти до Журжево и Зимницы. Конная сотня, в которую попал Дудар, размещалась в одном эшелоне с командованием дружины. На одной из остановок Караев впервые увидел командира дружины Павла Петровича Калитина. Это был стройный молодцеватый подполковник в белой черкеске. Борода, усы и бакенбарды украшали его смуглое лицо. На вид подполковник казался очень строгим, но при каждом удобном случае улыбался, и от внешней строгости ничего не оставалось. За глаза ополченцы называли его просто «Петрович», не боялись его гнева, но всячески старались угодить ему.

В вагонах чистота и порядок, На кратковременных остановках поезда никакой суеты и сутолоки — все тихо и спокойно. Но с первым стуком колес солдаты заводили русские и болгарские песни.

Почти все офицеры и младшие чины дружины были из русской армии. Большинство из них знало болгарский язык. Позднее появились офицеры и унтеры из болгар, отличившиеся в боях.

Дружина спешила в район боевых действий, чтобы занять свое место среди войск русской армии.

Поезд набирал скорость. В пути Караев познакомился с охотником первой сотни младшим унтер-офицером Фомой Тимофеевым. Оказывается, они вместе служили добровольцами в Сербской армии, вместе били турков, но ни разу не встречались прежде. Фома тоже носил серебряную медаль Тимокско-Моравской армии — «За храбрость» — и гордился этой наградой.

Тимофеев был первым балагуром в сотне, несмотря на свое унтер-офицерское звание. Родом из-под Можайска, коренной крестьянский парень, он почему-то редко вспоминал о доме, всегда рвался куда-то вперед, с азартом говорил о делах, которые предстоят. Иногда, лежа на наре и заложив руки под стриженый затылок, он мечтательно рассуждал: «Дудар, а Дудар! Вот бы летучий шар над турками поднять! Прилететь бы к ним и крикнуть сверху: „Вы чего здесь, черти полосатые, делаете, а?..“ А потом бы высыпать им на голову всякого дерьма и улететь».

По просьбе Фомы Караев рассказал ему о Кавказе, о мужественных его народах. Тимофеев только восклицал: «Вот, да-а!» Иногда он бросал две-три фразы: «А что, на летучем шаре можно на Столовую гору залететь? Вот бы, а? Выпить и закусить бы там на славу!»

Когда поезд подошел к какому-то полустанку, Фома спрыгнул с нары, вытянул в струнку свою маленькую жилистую фигуру и объявил по-болгарски:

— Братушки! Сделать вдох с выдохом и сидеть смирно. Из вагона — ни-ни!

Караеву сказал тихо: «Надо подтягивать братушек — фронт близко».

В пути они сидели рядом на попоне, у открытой двери товарняка, свесив ноги вниз.

— Эх, жалко, Дудар, что ваш язык с турецким не схожи.

— Ты шутишь, Фома. Наш язык самый хороший.