Владислав Глинка - Старосольская повесть. История унтера Иванова. Судьба дворцового гренадера

Он расстегнул сюртук, лег на диван, укрылся шинелью, ощупал свой набрюшник и почти тотчас заснул.

Не более как часа через два или три его разбудили шаги, звон шпор и стук какой-то поклажи о дверь в головах его дивана.

«Уезжает гунявый-то», — подумал он в полусне.

Но тотчас услышал оживленный голос с прежнего места:

— Николя? Ты-и?

— А, Стройновский! Вот мило! — отвечал новый голос, послышался звук поцелуя, и второй сказал потише: — А тут кто же спит?

— Так, армия, майор какой-то…

— Да диван-то занял, — сказал вновь прибывший.

— Ну, это смотритель мигом устроит… Куда-нибудь переведет. Он мне, впрочем, клялся лошадей ночью дать… Ты куда же, в Петербург?

— Да.

— Может, к нам в полк желаешь? Я это для тебя сделаю.

— Нет, мой милый, мне при князе отлично, очень тебе благодарен.

— Ну, ну… А откуда?

— Из Старосольска.

Егор Герасимович насторожился и открыл глаза. Перед ним был зеленый сафьян диванной спинки, слабо озаренный свечой с другого конца комнаты.

— Зачем тебя носило? Это же дыра…

— Неприятное дело, граф, и говорить не хочется.

— Ну, однако? По службе?

— Да нет, все из-за брата.

— Которого? Что разжалован?

— Да… У меня один.

«А это ведь Денисовича брат никак», — сообразил Жаркий.

— Ну и что же? Я очень помню. У него там ведь что-то вышло с крестьянской девой… Нет, ты расскажи, я слушать люблю… Все равно о чем-нибудь говорить надо.

— Ну что рассказывать? — отозвался Николай Дмитриевич. — Впрочем, если ты хочешь… Только это не весело — предупреждаю.

«Вот и услышу сейчас все семейные дела», — подумал майор.

— Э, все равно, ужасная тут скука… Да ты не хочешь ли закусить?

— Нет, благодарствуй, я так поздно не ем…

— Ну, тогда говори. Но a propos, — ты, вижу, получил полковника?

— Да, два месяца уж!

«Вот как в гвардии-то да при князьях служить — в тридцать лет без войны полковник», — позавидовал Егор Герасимович.

— Видишь, и догнал меня, — протянул приятель Николая Дмитриевича.

— Где же догнать? Это, дорогой граф, невозможно. Ты в свите, да с твоими способностями…

— Ну, ну, ты мне льстишь… Но, однако, твоя история?

— Да что история… Поехал я, видишь ли, туда вот почему. Получил от Мишеля Друцкого из Тифлиса месяц назад письмо, что брат так себя в полку поставил, что уже унтер-офицер, представлен к «Георгию», вот-вот может быть произведен в прапорщики… А надо тебе сказать, я хоть, конечно, этого хотел, но, с другой стороны, ты понимаешь, его производство возвратило бы вопрос в исходное положение… То есть он получил бы право выйти в отставку, вернуться в Россию и устроить семью по своему вкусу. Но вовсе не по-нашему. Иметь в виде belle soeur малограмотную солдатскую дочку, ты понимаешь?

— Да — вот идея… — сочувственно сказал граф. — Но ведь можно же устроить без хлопот, чтобы ему не давали пока ни отпуска, ни перевода с Кавказа, сколько вам понадобится…

— Конечно, можно. Но, став офицером, он уже, несомненно, выписал бы к себе жену, — возразил Николай Дмитриевич. — Получился бы тот же кислый соус… И так ведь мне эта его блажь едва свадьбу не расстроила, — ты же знаешь, какая родня у моей жены… Конечно, я их вполне понимаю, кому охота этакую родственницу получить? Поэтому, видишь, я и решил, едучи в Петербург, заехать туда и предложить жене брата и ее отцу, так сказать, полюбовную сделку. Но чтобы они сами написали Александру, что более к нему претензий не имеют, что, мол, брак этот подстроен был ими из расчета, что о нем никогда и нигде не будет заявлено… А в объяснение такого отказа — что женщина эта, ну, хотя бы сошлась теперь с кем-то и будто прижила уже второго ребенка… Да, забыл сказать, еще трудность — от брата-то родился осенью сын, который, во всяком случае, носит наше имя… Не угодно ли?

— Да, ужасная скверность, — поддакнул слушатель.

— Ну вот я и рассчитывал, что брат, конечно, сильно все это примет, побеснуется, поплачет там из чувствительности… Но не в этом дело. Потом время свое возьмет, одумается наконец и женится на приличной девушке… А мне одно важно — чтобы этого дикого брака, который вполне нелеп и как игла в глазу у всей моей семьи, — чтобы его скорее не стало. Ты понимаешь?

— О да, разумеется… Ну и что же? Согласились?

— Да нет же… А я сделал все очень пристойно, мягко, объяснил им причину, предложил тотчас на руки — по написании нужного письма, разумеется, — пятнадцать тысяч и еще десять, когда все будет устроено. Кажется, не мало для них? Но ни она, ни отец ее — регистратор какой-то из солдат — не слушали меня даже. Только и повторяли: «Нам от вас ни сейчас, ни после ничего не надобно. Оставьте нас, и так нам много горя сделали…» Тогда-то, прошлой зимой, когда брат в Старосольске майоришке одному, за дело правда, оплеуху дал, тогда и я там тоже был, пытался его урезонить, да поздно уже оказалось…