Почти без задержки доехал Жаркий до Чудова. Отсюда надо было сворачивать на Новгород. Но станционный смотритель, крепкий мужчина с плутовским взглядом, стоявший на широком крыльце станции, на вопрос о лошадях отчаянно замахал руками:
— Что вы, что вы, ваше высокоблагородие, какие лошади! Вчерась великий князь в Москву проехать изволили, нынче утром сами Петр Андреевич в Тверь проскакали, днем двух генералов в Петербург повезли. Да у меня и так полно господ… Полковник свитский вторые сутки сидят и те ничего, видят сами, какова оказия.
Действительно, в отворенных окнах торчало несколько господских голов, глазевших на вновь прибывшего. Слышался говор и звон гитары. А за растворенными настежь воротами на дворе виднелись незаложенные дорожные экипажи.
Однако Егор Герасимович, выслушав все и осмотревшись, сунул в руки смотрителю подорожную и внушительно сказал:
— Те все господа как желают, а мне чтобы через час лошади были. А пока — самовар.
Станционный дом был большой, каменный, со многими комнатами. Из сеней Егор Герасимович попал в большую залу. Смотритель не соврал — она была полна. Человек до пятнадцати проезжих ели, спали, курили, разговаривали. Здесь было неопрятно и, несмотря на открытые окна, чадно и дымно. Два огромных зеленоватых самовара стояли на застланных грязными скатертями столах, окруженные чашками и едой на тарелках и бумаге. На длинных, обитых потертой клеенкой диванах спали несколько человек, обложенные дорожной поклажей.
В противоположной входу стене была широкая дверь с закрашенными белым стеклами в верхней части. Над ней стояла надпись: «Дамская половина». Около этой двери, когда майор вошел в залу, топтались два молодых человека и, посмеиваясь, старались что-то рассмотреть за стеклами. Третий, сидя близко от них верхом на стуле, тоже смеялся и говорил:
— Да ты, Базиль, перстнем выигранным поцарапай, лучше увидишь…
В стене против окон было еще две двери, одна из них полуотворенная. И Егор Герасимович, лавируя между багажом, стульями и людьми, прошел, чтобы заглянуть в нее. Человек шесть или семь толпились около стола, заслоняя его и сидевших за ним. По нескольким долетевшим до него словам Жаркий понял, что там играют. Но и здесь на диване у стены храпел какой-то толстяк.
Майор повернул в общую залу. В это время к нему подошел смотритель.
— Хочу ваше высокоблагородие в «генеральскую» пригласить, — сказал он. — Потому, хоть что вы со мной ни делайте, лошадей-то ведь точно нет, а тут будет вам беспокойно. — И он с поклоном отворил вторую дверь.
В сопровождении смотрителя Егор Герасимович вошел в большую и чистую комнату, с портьерами на окнах, паркетным полом, письменным столом красного дерева у окна, другим круглым, обставленным стульями, посередине и двумя крытыми сафьяном диванами.
На одном из диванов лежал молодой человек с лысеющей рыжеватой головой и крупными чертами одутловатого лица. Он был облачен в пестрый шелковый архалук, из-под которого виднелось тонкое белье.
На полу стояли щегольские кожаные чемоданы, на столе виднелись щетки, ножницы, туалетные флаконы, на стуле висел вицмундир с полковничьими эполетами и аксельбантами, а на вешалке в углу шинель и фуражка с белым верхом.
Молодой человек оторвался от книги, которую читал, мельком взглянул на майора, поднял вопросительно брови и перевел глаза на смотрителя.
— Не посетуйте, ваш сиятельство, — заговорил тот, приниженно кланяясь, — но, ей же богу, совершенно некуда господина майора поместить. А уж вам-то нынче в ночь, как бог свят, тройку таких зверей предоставлю, что мигом домчат…
«Сиятельство» промычал что-то невнятное и вновь уставился в книгу.
Егор Герасимович расположился на другом диване, потом, присев к столу, обстоятельно закусил и напился чаю. Представительный лакей в дорожной ливрее вошел, повозился с чемоданами, звонко щелкнул ключом, доложил что-то барину по-французски и вышел. Тот все так же безмолвно читал.
— А позвольте спросить, давно ли изволите тут находиться? — обратился майор к молодому человеку.
— Что-с? — скосил глаза, не опуская книги, лежавший.
Жаркий повторил вопрос.
— Со вчерашнего полудня, — последовал ответ, причем прозвучало: «со вчеашнего поудня». Барин не выговаривал «р» и «л».
«Ну, с этим не поговоришь, — подумал майор. — А коли такой сутки ждет, видно, придется и мне не меньше сидеть… Пойти, что ли, карточку поставить? Да нет — высплюсь лучше».
Читать дальше