Владислав Глинка - Старосольская повесть. История унтера Иванова. Судьба дворцового гренадера

Но сестра, к которой он отправился в тот же день после полудня, хоть и попеняла немного, почему не к ним приехал, сделала это скорее для проформы, позвала завтракать и обедать, когда пожелает, и тотчас ушла одеваться, чтобы ехать к кому-то с визитом. Бывший тут же муж ее тоже сказал несколько любезных слов. Он по-прежнему хорошо шел по службе, был уже директором департамента и с явным удовольствием сообщил, что получил недавно вторую звезду и к пасхе ждет чина тайного советника.

Мать, слегка простуженная и потому с неделю не выезжавшая, прослезилась при появлении сына, усадила у своих кресел и тотчас стала рассказывать, как и через кого она думает вскоре устроить ему перевод в Петербург, а также, что Nicolas писал ей о своем намерении жениться на графине Флигельдорф, какая у нее «порядочная» родня и богатое майоратное имение близ Гродно.

Речь свою генеральша прерывала только затем, чтобы выбранить старого лакея, вставившего свечи не в тот канделябр, который она приказывала себе подавать, и во второй раз, чтобы послать неотлучно находившуюся около приживалку из чиновничьих вдов за лекарством и мантильей в свою спальню.

Сын молча наблюдал ее — разодетую, завитую, надушенную, говорливую и самоуверенную. За полтора часа, проведенные около матери, Александр Дмитриевич получил еще беглый укор за сломанную ногу, которая помешает ему некоторое время танцевать и вообще быть «приятным кавалером», да услышал перечень всех новых лиц, кто ездит к его сестре и к самой генеральше. Но за те же полтора часа он с горечью понял, как несбыточны и смешны были его надежды, что мать поймет его любовь к Насте. Он ничего не сказал ей и ушел задолго до обеда, сославшись на дорожную усталость.

Медленно, чуть прихрамывая, проходил он по Литейной, Владимирской, Чернышову, через каменный мост с будками и цепями, по узкому Апраксину, поминутно подымая руку к киверу и рассеянно вглядываясь в мелькавшую мимо городскую жизнь.

Смеркалось. Фонарщики, влезши на лесенки и накрывшись рогожами, зажигали тусклые фонари, в лавках и домах освещались окна. По посыпанным песком панелям шли люди. По гладко укатанным мостовым неслись блестевшие лаком и стеклом кареты, летели, закидывая прохожих снегом, окутанные паром рысаки, трусили убогие «ваньки», тянулись обозы с кладью. Город был полон гомона, визга полозьев, крика торговок, разносчиков и кучеров. Но все это не казалось поручику ни привлекательным, ни красивым, ни радостным.

«Неужто я откажусь от нее?.. И ради чего?.. Ради такой жизни, как у сестры, у старшего брата с его графиней, или ради одинокой старости, как у дяди? — думал Александр Дмитриевич. — Упустить единственный выход, достойный человека чувствительного и бескорыстного, а гнаться за чинами, за новой каретой, за именитыми знакомыми… Не решиться на настоящее счастье, которое сама судьба предложила?..»

И перед ним вставало занесенное снегом село, сугробы, наметенные перед домами, мерцающие кой-где огоньки, дым, вздымающийся из труб в морозное розовое небо. А в крайней избе, в знакомой горнице, Настя за шитьем. Ее внимательный взгляд, ласковая улыбка, теплые, милые, чуть огрубевшие от работы руки…

В тот же вечер поручик рассказал дяде все свои дела. Тот несколько опешил от такого вороха новостей, подумал потупясь, крепко понюхал табаку, чихнул так, что спавшие канарейки испуганно чирикнули, и, утершись фуляром, сказал неопределенно:

— Ну, брат, надивил… Быстро у тебя.

— Пусть быстро. Но вы мне прямо скажите, как мне поступить? Что бы вы, например, сделали?

— Что сделал? — отозвался подполковник. — Я-то, видишь, в жизни ничего такого не сделал… — и в голосе его вдруг прозвучали грустные нотки. Но тотчас он стал расспрашивать про Настю — грамотна ли, что умеет делать, каковы отец и мачеха.

Александр Дмитриевич отвечал пространно и с жаром, однако под конец опять вернулся к вопросу, как же, по дядиному мнению, надо ему поступить.

Подполковник встал, прошелся по комнате, постоял в раздумье, глядя на полки с книгами и свои мосты, потом повернулся к племяннику и сказал очень спокойно:

— Как поступить? Да безо всякого сомнения более туда не возвращаться, сказаться по службе больным, бывать у сестрицы и в свете… Поторопить, чтобы тетушка и матушка скорее переводили тебя в здешние паркетные инженеры… Ну, а о девушке-то натурально забыть и думать. Мало ли ты их встретишь еще?

— Как мало ли?! Что вы, дядя! — закричал поручик, вскакивая. — Да неужто не поняли, что я без нее жить не могу! Как я допущу, чтобы какой-то старый майор или другой кто…