Клара Моисеева - Осень Овидия Назона [Историческая повесть]

Фабия была смущена и удивлена. Ливия ничего не сказала ей о младшей Юлии, а ведь они виделись всего три дня назад. Однако старый сенатор куда более осведомлен о делах Цезаря, чем она, Фабия, любимая наперсница императрицы. Август стар, но он еще крепок и силен в своей власти. Ему покоряются многочисленные провинции, завоеванные в битвах. Ему подвластны Египет, Сирия, Испания и Галлия, ему поклоняется вся Италия, а есть люди, которые уже видят на его месте Тиберия. Непостижимо это!

Когда молодой красивый виночерпий стал разносить вино, доставленное с острова Хиоса, Фабия, подняв золотую чашу, обратилась к Ливии с добрыми пожеланиями:

— Пусть сбудутся твои мечты и надежды, благородная Ливия, — сказала Фабия. — Пусть долгие годы здравствует наш Цезарь. Я напомню тебе две строки из «Метаморфоз» Овидия:

Читая эти строки, я думаю об императоре Августе. Поистине он зачинатель нового мира.

— Благодарю тебя, Фабия. Строки Овидия прозвучали кстати. Я рада видеть тебя на своем пиршестве.

Ливия подняла свою золотую чашу, украшенную драгоценными камнями, и слегка поклонилась подруге. Однако Фабия видела холодность и отчужденность в ее взоре.

Фабия рассеянно слушала кифаристов и все более сожалела, что не нашла возможным поговорить с Ливией о муже. Ей очень хотелось выполнить просьбу Овидия, выяснить — есть ли причина для гнева. Сейчас, видя улыбающееся лицо Августа, она подумала, что Овидий неправ, придавая значение пустякам. Сегодня не пригласили во дворец, а завтра будут приглашать и радоваться его присутствию. Не каждый же раз можно слушать чтение поэта! Сколько забот у императора. Скольких людей он должен принять и выслушать. Вот и сейчас, на пиршестве, он терпеливо выслушал сенатора, который сообщил ему об окончании строительства храма Юпитера Громовержца на Капитолии. Цезарь был доволен сообщением и улыбнулся старому сенатору. Она вспомнила разговор Овидия с Котта Максимом года три назад, когда начали строить храм. Все говорили о том, что император был необычайно щедрым и отпустил громадные деньги на украшения храма. Котта рассказал тогда, что Август посвятил храм Юпитеру Громовержцу в память избавления от опасности, когда во время кантабрийской войны при ночном переходе молния ударила прямо перед носилками и убила раба, который шел с факелом.

Август был очень суеверен и больше всего боялся грома и молнии.

«Не забыть бы рассказать Овидию о храме», — подумала Фабия. Обернувшись к парадной части дворца, освещенного факелами, сверкающего белым мрамором, разглядывая пирующих, Фабия снова посмотрела на императора Августа, который возлежал на своем ложе. Рядом с ним стояли иноземные послы. Низко склонившись, они приветствовали всемогущего правителя великого Рима.

— Ему не до нас! — прошептала Фабия. — Напрасны тревоги Овидия. — И, поднявшись, чтобы незаметно покинуть пиршество, она направилась к своим носилкам.

Покачиваясь в носилках, Фабия вспоминала все новости, услышанные во время приема во дворце. Она была довольна тем, что сообщит Овидию занятные истории и утешит его. Она привыкла видеть его веселым и общительным. Зато в дурном настроении он замыкался и целыми днями сидел в своем круглом зале, что-то записывая. В такие дни он предпочитал завтракать в одиночестве, не принимал гостей и сидел за книгами. Фабия заметила, что в такие дни мифы были его утешением и развлечением.

— Дорион, эй, Дорион, не пора ли нам спуститься вниз, мы что-то задержались на Священной скале. Через неделю великий праздник. В день рождения Афины мы снова будем здесь. Экое мне выпало счастье, сынок!

Стоя на мраморной лестнице Пропилей, Фемистокл звал сына.

А Дорион снова вернулся к храму Эрехтейона и внимательно рассматривал крайнюю справа кариатиду. Вернувшись к отцу, он попросил:

— Не торопись, отец, такая мне радость постоять у храма Эрехтейона. Словно ко мне вернулось детство и я слышу голос деда Харитона: «Смотри, Дорион, на крайнюю справа кариатиду, это моя Эпиктета, твоя бабушка. Точь-в-точь Эпиктета, клянусь великим Зевсом». И мы, бывало, долго стояли у храма Эрехтейона, а дед то и дело смахивал слезинку. Видно, очень он любил свою Эпиктету.

— Все мы любили нашу Эпиктету, — ответил Фемистокл. — Надо тебе сказать, что в юности я не мог понять, как объяснить удивительное сходство облика матери и прекрасной кариатиды. Ведь скульптор изваял ее более четырех столетий назад! И вот я нашел среди книг моего господина Праксия записки, написанные современником Перикла. Он писал о том, что скульпторы, изваявшие дивные лики кор на храме Эрехтейона, нередко бывали в нашем селении. Оно издавна славилось красивыми девушками. Так одна красавица послужила моделью для нашей любимой кариатиды. А спустя столетия появилась на свет Эпиктета, похожая на кариатиду. Видно, от далеких предков мы унаследовали наш облик и разум, искусные руки. Все это передавалось из поколения в поколение до наших дней.