Марина Кравцова - Царский венец

В доме Корнилова, где жили преданные семье люди, последовавшие за ней в Сибирь, стояла у окна большой и светлой комнаты девушка и, не отрываясь, смотрела на дом, где жила царская семья. Звали девушку Таня, и Таня мечтала нынче о том, что встретит Рождество вместе с Их Величествами. Её отец, доктор Боткин, жил на втором этаже дома Корнилова. Таню это не радовало, потому что на втором этаже также размещались и Панкратов с Никольским. Оба они ей чрезвычайно не нравились.

Глядя, как блестит снег, обильно покрывший двор перед «Домом свободы», Таня вспоминала свой приезд к отцу, доктору Боткину. Тогда она увидела впервые после своего прибытия царскую семью — из этого же окна. Навсегда врезалась в память крепкая фигура государя в солдатской шинели, который быстро ходил взад и вперёд — ему явно не хватало места для прогулки, но он всё равно использовал небольшое пространство, чтобы хоть какое-то время находиться в движении. Стараясь шагать так же быстро, за отцом едва поспевали старшие дочери, о чём-то беседующие с ним. Мария и Анастасия, сидя на внутреннем заборе, весело болтали с солдатами.

— Почему такая несправедливость? — вслух произнесла Татьяна Боткина, глядя сейчас на пустую площадку. — Почему лучшие на свете люди в заточении, а такие отвратительные, как Никольский и этот Панкратов, старый ворон, теперь распоряжаются всем?

Девушка вздохнула и отошла от окна. В комнате стояли диванчик и стул, присланный великой княжной Ольгой. До этого старшая царевна несколько раз интересовалась, есть ли у Тани мягкая мебель. Две подушки, вышитые Александрой Фёдоровной и Марией, украшали диванчик. Глядя на них, Таня растрогалась ещё сильнее и даже всплакнула. Как хотелось ей лично поблагодарить государыню и её дочерей! Но, увы, все её надежды повидаться с семьёй были разбиты. Солдатский комитет, который создали солдаты второго полка, несмотря на отчаянное противодействие полковника Кобылинского, запретил детям доктора Боткина, Тане и Глебу, появляться в доме, где жили царственные узники. Таня безумно завидовала Жильяру, жившему с Их Высочествами. Было очень-очень обидно, ведь никаких оснований у солдат не допускать их в «Дом свободы» не было — хотели просто показать свою новоприобретённую власть.

— Ну, ничего, — подумала Таня, вытирая слёзы. — На Рождество должны отпустить.

А к Рождеству меж тем готовились, как всегда, задолго до праздника. И вот стоит нынче в гостиной молодая мохнатая ель. Хороши сибирские ели! Слава Богу за всё! Вечером в сочельник священник совершил богослужение на дому. После службы собрались все вместе: и царская семья, и свита, и слуги. Каждый получил от царицы и дочерей вязаные жилеты и красиво, талантливо раскрашенные закладки для книг — все четыре великие княжны имели талант к рисованию. Несколько недель готовились эти нехитрые подарки.

В доме же Корнилова Таня и Глеб Боткины с утра переживали горькую обиду. Даже на праздник не пустили их к царской семье! Таня, узнав об этом сегодня утром, уже не стесняясь, плакала. Плакала до тех пор, пока не пришёл слуга от Александры Фёдоровны. А вместе с ним в жилище Боткиных вдруг появилась пушистая ель. Можно было ничего и не объяснять — Таня и Глеб хорошо знали государыню, чтобы сразу понять: праздничное дерево её подарок. К ёлке прилагалось несколько свёртков.

— Смотри-ка, Тань, — удивился Глеб, распаковывая их, — подсвечники, свечи... Ой, ещё и «дождик», красота какая!

Таня тоже ахала и восхищалась, но она не подозревала, что свечи и «дождик» должны были украшать ёлку в бывшем губернаторском доме, однако сёстры-царевны конечно же решили отдать их детям Боткина, чтобы хоть немного поднять им настроение.

Вечером вновь явился посыльный, принёс Боткиным, отцу и детям, по вышивке от великих княжон и по закладке от императрицы, а также вазу для доктора, книгу для Глеба и золотой брелок для Тани. Таня вновь захлюпала, но уже от умиления. Царская семья всё-таки подарила им праздник!

В этот чудесный сочельник, так не похожий на все предыдущие, Пьер Жильяр много думал о том, что есть на свете доброта, способная растопить даже сибирские снега. Он думал о царице, собственноручно подарившей подарки своим охранникам, и представлял их удивление. Ведь для многих Александра Фёдоровна до сего дня оставалась недоступной, якобы гордой и высокомерной женщиной, теперь же они перестанут так думать о ней. Это Рождество казалось Жильяру праздником всеобщего примирения. Рождается Христос, и обновляется жизнь. И в их жизни что-то должно обновиться. И как странно получается: в благополучные дни никогда не смогли бы они — царская семья, свита и слуги — ощутить подобное единение. Строгий наставник улыбался, глядя в восторженные глаза детей. Он и на товарищей своих по ссылке взглянул сегодня другими глазами. Вот скажем, Шурочка Теглева, няня Анастасии, никогда он её не замечал, а тут увидел светлые глаза, озарённые внутренним восторгом, тихую улыбку на губах; поправила Анастасии непокорную прядь — и сколько было любви в движении её рук!