Евгений Осетров - Ветка Лауры

— Я, милая барышня, другой раз ныне в Суздаль еду. Недавно из Сибири этапного везли. Господи, страху же я натерпелся! По Губернаторову наказу на моих лошадях из Владимира в Спас-Ефимий отправляли…

Молодая женщина сидела прямо, но если бы возница оглянулся, то увидал бы, как смертельно побледнела его путница. Она ухватилась рукой за сиденье. Подавленное сильное чувство сказалось только в чужом деревянном голосе:

— А какой он был из себя?

Трясло в повозке немилосердно.

— Воля ваша, только грешного, что и поминать? Намедни встретил того самого господина офицера. Попросил у него на чай, так он сказал: помяни душу преступного барина. Мы его, мол, в дороге укачали.

Посетители суздальского монастыря однажды летним вечером видели, как молодая женщина подошла к арестантской могиле со свежеоструганным крестом. Женщина постояла-постояла и рухнула на землю, как подсохшая ветвь седой ветлы.

Прошли годы… Шила в мешке утаить невозможно, и ныне из арестантских книг и других документов мы знаем, что за человек скончался в одиночной камере тайной царской тюрьмы.

Декабрист Федор Шаховской… Когда произносишь это имя, то невольно вспоминаешь слова Герцена о том, что декабристы — это какие-то чудо-богатыри, кованные из чистой стали от головы до ног. Таков и Федор Шаховской, окончивший свою трудную жизнь на суздальской земле.

Федор Шаховской был молодым энтузиастом тайного декабристского общества «Союз благоденствия». Сторонник быстрых и решительных действий, Шаховской исполнял в обществе должность секретаря по выработке устава общества. Пушкин писал в сожженной главе «Онегина»:

Эти слова с полным основанием могут быть отнесены и к Федору Шаховскому, вызвавшемуся в дни караула в Зимнем дворце убить Александра I. Кто-то из друзей в шутку назвал его «тигром». Эта шутка стоила Шаховскому жизни. На судебном следствии, по словам самого подсудимого, ему было приписано, кроме участия в заговоре, «жестокие поступки, свирепый нрав и имя тигра, которое предано было публичной гласности».

Этим во многом и объясняется особенно бесчеловечно-жестокое обращение с Шаховским, не прекращавшееся вплоть до смерти декабриста.

…Одна другую сменяет весна. В который раз расцветает и осыпается вишня в садах Владимира и Суздаля. Белая вишневая метель заметает одинокую могилу в Спас-Ефимьевском монастыре, как некогда засыпала она тюремную повозку узника.

ДНАЖДЫ знакомый художник сказал:

— В Собинке, в частном доме, хранятся часы писателя Александра Сергеевича Грибоедова и другие интересные вещи.

Больше художник ничего не знал.

— Да как же найти этот частный дом?

Художник ответил:

— Нужно ехать на фабрику «Коммунистический авангард», найти в фабричном клубе комнату, в которой занимается студия самодеятельных живописцев, и спросить Горбунова…

— А дальше?

— Горбунов — знающий человек, способный художник. Он расскажет и про грибоедовские часы, и про их хозяев.

От Владимира до Собинки дорога не близкая, но веселая. До Ундола путь лежит по асфальтированному шоссе. Навстречу движется поток машин от Москвы к Волге. Пролетают комфортабельные «Волги», быстрые «Москвичи», маршрутные пятитонки, груженые самыми различными товарами. В Ундоле — поворот на Собинку. Здесь дорога идет мощеной гатью, обсаженная столетними дубами. Гать возвышается над пойменными, клязьминскими лугами, изобилующими озерками, кустарниками, ольховыми да ивовыми чащобами. Машины на гати встречаются редко. Лишь порой промчится грузовик, наполненный спрессованными кипами белоснежного хлопка.

Вот и Клязьма. За рекой возвышаются громадные корпуса текстильной фабрики «Коммунистический авангард».

В фабричном клубе днем пустынно. И только в нижнем фойе царит оживление: стучат молотки, раздаются возгласы:

— Выше!

— Чуть опусти!

— Теперь хорошо!

Это студийцы готовятся к открытию очередной художественной выставки. На стенах — портреты знатных новаторов производства, пейзажи окрестных мест, большая картина «Суворов в Ундоле». Работ много. Видно, что рабочие-художники постарались на славу.