Рут Гудман - Искусство провокации. Как толкали на преступления, пьянствовали и оправдывали разврат в Британии эпохи Возрождения

Было и поведение, которое считалось оскорбительным лишь в определенном контексте. Носить одежду противоположного пола на сцене или местных празднествах считалось нормальным и респектабельным (против выступали лишь самые упертые консерваторы), если это были мужчины и мальчики в женской одежде; но вспомните, какое возмущение вызвал юноша, переодевшийся женщиной, чтобы попасть в родильную комнату, и что говорили о женщинах, которые носили «мужские» шляпы на улицах. В танцах-моррис один из мужчин часто переодевался «девой», но если бы этот мужчина стал расхаживать в том же костюме по улице, его бы встретили враждебно, а то и вовсе потащили в суд. Именно переодеванию в неподобающих местах посвящено большинство дошедших до нас судебных дел о трансвестизме. Тайное проникновение на собрание в родильную комнату, видимо, замышлялось как невинная шутка, но оно вызвало возмущение из-за посягательства на искренне соблюдаемую традицию. Если бы молодой парень переоделся женщиной и пришел на какой-нибудь девичник в местной пивной, властям, скорее всего, не пришлось бы вмешиваться; парня бы, конечно, пожурили, но это вряд ли кого-либо шокировало до такой же степени.

Кроме того, именно по контексту оценивалась оскорбительность наготы и телесных функций (и потере контроля над ними). Плевки, пуканье, мочеиспускание и менструации были естественными, неизбежными физическими процессами, с которыми нужно было справляться, соблюдая максимальную чистоту и, желательно, в приватной обстановке. Чем публичнее было ваше действие, тем больше оскорблялись окружающие, но это не единственный критерий. Формальные ситуации вызывали больше отвращения, чем неформальные: плевки, например, были куда менее простительны за обеденным столом, чем в других ситуациях. Играло свою роль и местоположение. Против плевков на улице никто не возражал, но вот если вы плевались, когда шли по длинной галерее какого-нибудь фешенебельного дома, то хозяина это весьма раздражало – если, конечно, вы плевали не в платок. Наконец, нужно было учитывать социальный статус. Подчиненные должны были тщательнейшим образом контролировать свои телесные функции в присутствии хозяев или начальников, но вот в окружении равных себе или нижестоящих можно было вести себя куда свободнее.

Степень оскорбительности часто определялась полом. Те проступки, которые не одобрялись и в «исполнении» мужчин, вызывали взрывы возмущения, когда их повторяли женщины. Мы привыкли видеть этот двойной стандарт в сексуальном поведении, когда мужчин отчасти оправдывают за то, что они ходят к проституткам или заводят любовниц («мальчишки остаются мальчишками»), а вот женщин, уличенных в подобном поведении, громко осуждают. Сами слова уже обозначают разницу. Мужчину, посещающего проститутку, называют «клиентом», словом, обозначающим множество разных типов отношений, но он все равно остается мужчиной. Женщину же определяют через действия. Она проститутка, а не женщина, работающая проституткой. Мужчин, неразборчивых в половых связях, часто хвалят за мужественность и даже ставят в пример, но чтобы найти в исторических хрониках положительное отношение к женской неразборчивости в связях, придется искать очень долго.

Мы много раз встречались с подобным отношением, изучая британское Возрождение, но подобная двойная реакция относится и ко многим другим проступкам, которые мы рассматривали. Избыточное курение и употребление алкоголя, например, были отвратительными привычками, но женщин, предававшихся им, осуждали намного сильнее. Терпимость к мужчинам, которые выблевывали выпитое обратно, пыхтели дымом всем подряд в лицо и шумно возвращались домой, будя всех соседей, не распространялась на женщин, занимавшихся тем же самым. Мужчин в таких случаях обзывают пьяницами и вонючками, но вот на женщин в таких случаях практически обязательно навешивают ярлык шлюх. Мужчина-пьяница может протрезветь и вернуть себе прежнюю респектабельность, а вот женщине-пьянице прежнее общественное положение придется восстанавливать намного дольше.

Правила хороших манер в целом были куда требовательнее к женщинам, чем к мужчинам. Небольшая промашка со стороны мужчины была простительной и даже забавной, но вот женщина, ошибившись, куда больше рисковала общественным неодобрением. Возьмем для примера пускание ветров: мужчина, пукнувший при всех, мог просто посмеяться над собой, показав себя здоровым и энергичным. Шутки о порче воздуха и в элитной, и в плебейской литературе обычно имеют «мужской» тон, и в них участвуют только мужчины. Пердун забавен; он, конечно, озорной, но ничего откровенно плохого в нем нет; он все равно славный малый. А вот шуток о пукающих женщинах намного меньше, и обычно они довольно уклончивы и вместе с тем более коварны и жестоки. Вспомните две шутки о порче воздуха из прошлой главы: откровенный, шумный и веселый «Парламентский пук», в котором участвуют одни мужчины, и неприятный выпад против женщины, которая сваливает свое неприличное поведение на собак. О случаях, когда женщины не могут контролировать свои телесные функции, в литературе практически не пишут; часто это считается «благородным» поведением, вежливым и обходительным отведением взгляда, но за этим благородством прячется двойной стандарт. Над плохим поведением мужчин можно открыто смеяться, потому что оно ни на что не влияет, но вот плохое поведение женщин нужно скрывать, потому что это слишком стыдно для публичных взглядов.