Валерий Поволяев - Северный крест. Миллер

— Что, жив буду? — неуклюже пошутил солдат.

— А куда ж ты, голубь, денешься? Но на будущее имей в виду, что ты очень теплолюбивый, кожа у тебя такая... Сам-то откуда будешь?

— С Кубани. Есть такая река на юге.

— Далеко тебя занесло, однако.

В полдень добрались до взбунтовавшегося села. С ходу, не останавливаясь, пустили телеги с пулемётами в объезд домов, беря их в кольцо слева и справа. Чижову важно было окружить село, поставить солдат около розовой, курящейся тёплым дымком реки, чтобы никто не мог уйти, но завершить окружение поручик не успел — из села, с чердаков, из-за поленниц ударил винтовочный залп.

Чижов выругался, нырнул за высокий, неровно обрезанный пень, увидел, что недалеко от него головой в землю воткнулся лишаистый, с оттопыренными ушами солдат, захрипел надсаженно; поручик вспомнил, что этот солдат — большой мастак по части стрельбы из пушек, и если он жив, то его надо спасти, — выметнулся из-за пня, ухватил солдата за воротник, втащил его за пень.

Винтовка выпала у артиллериста из рук. Чижов вновь выскочил из-за пня, подхватил винтовку.

Следом за первым залпом ударил второй, потом третий. Деревня окуталась вонючим пороховым дымом.

Недалеко от Чижова стонал старый, с седыми висками и глянцевым шрамом на шее унтер. Пуля всадилась ему в горло, вырвала клок гортани, унтер прикрыл дыру обеими руками и теперь огладывался беспомощно на своих товарищей, моля, чтобы они помогли ему...

Передёрнув затвор винтовки, Чижов загнал в ствол патрон, засек рыжий промельк, перечеркнувший черноту чердачного окна в одном из домов, и, почти не целясь, выстрелил в окно.

Из чёрного проёма, кувыркаясь, вылетела винтовка. Поручик стрелял метко. Гораздо лучше, чем мужики.

На окраине села заработал пулемёт. Из тех, что стояли на телегах.

К вечеру село было взято. Часть мужиков — бывших солдат, знакомых с законами войны, умевших наступать и отступать, вгрызаться в землю и колоть штыком врага, — прорвалась сквозь цепь окружения и ушла в лес. Другая часть была взята в плен.

К Чижову подкатился Крутиков, добровольно взяв на себя муторные обязанности ординарца — он был ординарцем у Слепцова, теперь «по наследству» перешёл к Чижову, сделал это добровольно:

— Ваше благородие, что будем делать с мужиками?

— Сам ломаю голову... Не знаю.

— А я знаю, ваше благородие.

— Ну и что?

Крутиков провёл себя пальцем по шее.

— Секир-башка им надо делать. В расход их! Иначе это племя снова возьмётся за винтовки и выступит против нас.

— «Секир-башка» — не слишком ли, Крутиков?

— Никак нет. Совершенно не слишком.

Глухое село это, как ни странно, оказалось приобщённым к цивилизации — в нём имелся аппарат телеграфной связи... Чижов по телеграфу соединился с Онегой, со штабом. Задал вопрос, который интересовал Крутикова: что делать с пленными?

Ответ пришёл короткий и жестокий: «Расстрелять!» Чижову показалось, что узкая телеграфная лента с ответом, которую он держал в руках, горит красным вонючим пламенем, обжигает пальцы.

— Я вам говорил, ваше благородие... — глянув в телеграфный свиток, громко произнёс Крутиков.

— Сколько у нас пленных? — неожиданно резким тоном поинтересовался Чижов.

— Сейчас посчитаем, — ответил Крутиков и, гулко бухая сапогами, понёсся к амбару, в который загнали пленных мужиков. Через три минуты он вернулся. — Шестнадцать человек.

Через два часа пленные были расстреляны у толстой бревенчатой стены амбара, в котором они до этого сидели.

Ночью на отряд Чижова напали мужики, ушедшие в лес. Появились они, будто тени бестелесные, беззвучно — вытаяли из кромешной темноты без единого шороха, — и ветки под ногами не хрустели, и подошвы не шаркали, не разъезжались. Охотничья сноровка у здешних жителей была отменная, подмяли мужики несколько человек, накинули на них мешки и уволокли в тайгу.

Часовые, которых Чижов поставил в охранение отряда, даже не заметили, что у них побывали незваные гости, не говоря уже о том, чтобы поднять тревогу или открыть стрельбу из винтовок.

Утром, когда рассвело, пленные солдаты из отряда Чижова смогли рассмотреть друг друга. В плену оказались три человека — Крутиков, чьё лицо украшал большой фиолетовый синяк, из которого испуганно выглядывал блестящий крыжовниковый глаз, второй глаз был закрыт опухшим безвольным веком (Крутикова помяли, когда накидывали на голову мешок); Ликутин с перебинтованной головой — простреленное ухо у него начало заживать и теперь нещадно чесалось, ему хотелось запустить пальцы под бинт и расковырять всё, что там имелось; и третий человек — Андрюха Котлов.