Валерий Поволяев - Северный крест. Миллер

Чужая боязнь эта, почти ничем не закамуфлированная, неприкрытая, очень ясно ощущаемая, неожиданно прибавила пленнику бодрости.

По ночам, когда он просыпался в своей глухой, без единой светлой щёлки камере, ему делалось страшно, он притискивался спиной к стене и зажимал зубами дыхание — у него возникало ощущение, что в камере кроме него ещё кто-то находится.

С трудом одолевая себя, он вставал, руками ощупывал стены, железную дверь с крохотной «калиточкой», запираемой на большой стальной засов, потом приседал, щупал пальцами пол — в камере никого не было, и Миллер с облегчением опускался на узкую жёсткую койку.

Порою он видел — не во сне, а наяву, — как к нему приходит Наталья Николаевна, Тата, и тогда он обрадованно, будто ребёнок, всхлипывал и тянул к ней руки:

— Тата-а...

Тата тоже тянулась к нему, делала шаг, другой и... исчезала.

Иногда на допросах, которые вёл Власов, появлялись ещё люди в форме, со шпалами в красных петлицах. Разговору с пленённым генералом эти люди не мешали, молча сидели в стороне, потом также молча поднимались и исчезали.

Генерал определил всё правильно: людей с Лубянки интересовали тайные организации РОВСа, способные совершать в России террористические акты. Вначале эти вопросы были закамуфлированными — следователь ходил вокруг да около, надеясь поймать Миллера на несоответствиях, несостыковках, а потом стал задавать вопросы в лоб: что генералу известно об этих организациях?

Когда следователь Власов задавал такие вопросы, то сразу делался дружелюбным и придвигал к Миллеру картонную пачку с папиросами «Казбек». Так это было и сегодня.

— Спасибо, я не курю, — сухо, в который уже раз ответил Миллер, и Власов сунул пачку знаменитых советских папирос в стол.

— Может быть, чаю? — великосветским тоном предложил следователь.

Губы у Миллера дрогнули, он отрицательно покачал головой.

— Вспомните, пожалуйста, господин Миллер, какие антисоветские группы, подчинённые РОВСу, находятся на нашей территории?

Миллер отрицательно подвигал перед собой ладонью:

— Никаких.

— Быть того не может!

Миллер подумал, подумал и заявил:

— Знаете, молодой человек, я не буду отвечать на ваши вопросы, пока вы не дадите мне возможность связаться с моей женой.

— Это не в моей компетенции, — проговорил следователь, чётко печатая слова, глянул на Миллера в упор. У него был особый взгляд — он мог смотреть на человека и одновременно — сквозь него. — Такие вопросы решаю не я.

— Так передайте мою просьбу наверх, — проговорил Миллер.

— Ладно, — односложно отозвался следователь и прекратил допрос.

Миллер поднялся — его должны были отвести в камеру, глянул на Власова испытующе, засек что-то угрожающее и сгорбился невольно, ожидая, что следователь наконец-то ударит его, но тот лишь нажал на кнопку звонка и отвернулся от Миллера, словно бы генерал больше не представлял для него интереса.

Первый допрос состоялся ещё двадцать девятого сентября тридцать седьмого года — ровно через неделю после того, когда он так опрометчиво отправился на свидание, назначенное на углу двух улиц. С тех пор прошло вон сколько времени.

— Я постараюсь сделать всё, что от меня зависит, — неожиданно пообещал следователь.

— Велите подать мне в камеру бумагу, — попросил Миллер.

— Зачем?

— Я постараюсь ответить на ваши вопросы письменно.

Следователь глянул на генерала мрачно, в глазах у него застыли недобрые тени.

— Хорошо, я распоряжусь, — наконец произнёс он.

В камере Миллер повалился на нары, застеленные плохоньким одеялом, буквально светящимся насквозь, заложил руки за голову. В прошлой жизни к нему много раз приходили люди, самые разные, которые предлагали объединить РОВС с некими могущественными организациями, чтобы вместе бороться против Советов, но в большинстве своём это были обычные неудачники либо некие проходимцы, жаждущие погреть руки на политическом костре и наполнить свой кошелёк хрустящими банкнотами, и Миллер старался всякий раз мягко, чтобы никого не обидеть, выпроводить эту публику из своего кабинета.

Первым таким ходоком был генерал Глазенап [48]из «армии Кирпича», как высший офицерский состав называл Николая Николая Юденича [49]; ныне уже, к сожалению, покойного, — Глазенап расстался с Юденичем ещё в Эстонии. Придя к Миллеру, Глазенап говорил о том, что у него есть связи с офицерским подпольем в России, — преданных людей там много, и если ему будет оказана финансовая поддержка, он через три дня окажется в Петрограде, ставшем ныне Ленинградом, и поднимет местное население на восстание.