Ханна Кент - Темная вода

— А объясняла как-нибудь Гонора Лихи, зачем она решила стегать крапивой Михяла Келлигера? Думаете, она намеренно пыталась причинить ему боль?

Мэри заколебалась. Смех теперь стих, и в зале царила напряженная тишина.

— Не знаю.

— Говорите погромче, пожалуйста.

— Не знаю.

— Каким образом это происшествие привело к соучастию Энн Роух?

Мэри облизнула губы. Отец Хили не сводил с нее глаз.

— Пег велела мне сходить к реке за щавелем для мальчика. Я пошла, а на обратном пути подвернула лодыжку и не могла идти. И тут ко мне подошла женщина, это и была Нэнс Роух. Она привела меня к себе в хижину — полечить лодыжку, и я рассказала ей о том, что делала миссис Лихи. «Я должна поговорить с этой женщиной», — сказала она, и мы вернулись к миссис Лихи с ней вместе, и она увидала Михяла.

— И что сказала Энн Роух Гоноре Лихи, увидев мальчика?

— Сказала, что это существо по своему рождению может быть фэйри.

— И как отнеслась миссис Лихи к тому, что услышала?

— По-моему, у нее как камень с души свалился.

— Скажите нам, Мэри, почему, как вы считаете, почтенная прихожанка, уважаемая женщина, незадолго перед тем потерявшая добропорядочного мужа, решила прислушаться к мнению Энн Роух — женщины, как будет вскоре доложено суду, неимущей, незамужней и, согласно всем свидетельствам, в этих местах чужой, пришлой и не имеющей никакого веса и влияния?

Мэри недоуменно глядела на юриста, приоткрыв рот. Над губой ее выступили капельки пота.

Обвинитель откашлялся.

— Объясните нам, пожалуйста, Мэри, почему миссис Лихи послушалась такой женщины, как эта Энн?

Мэри взглянула на Нэнс. Та сгорбилась у загородки. Лицо ее было хмуро. Но, услышав свое имя, она выпрямилась и опасливо взглянула на Мэри.

— Потому что эта женщина с Ними знается.

— С ними?

— С добрыми соседями . С фэйри. — Мэри ждала новых смешков, но их не было. — Они ей знание дали, травам обучили. Она сказала вдове, что сможет прогнать из него фэйри.

Краем глаза Мэри уловила движение в публике. Стоявший репортер принялся быстро что-то записывать.

— Обратимся теперь к вашим письменным показаниям. Расскажите нам, пожалуйста, каким именно образом две эти женщины пытались выгнать из мальчика фэйри и какое участие в этом принимали вы, если такое участие имело место.

Мэри побледнела:

— Я делала только то, что мне велели делать. Я же не хотела лишиться жалованья.

Обвинитель улыбнулся:

— Понятно. Вы здесь не в качестве подсудимой.

— Они… мы… пытались сперва выгнать из него фэйри травами. Капали ему в уши мяту, натирали ступни другой травкой.

— Вы знаете, какой именно травкой? Не наперстянкой ли?

— Наперстянку ему давали потом. Когда мята не подействовала. Миссис Лихи послала меня к Нэнс опять. «У мальчика все по-прежнему», — сказала я, и нам велели тогда прийти опять, и тогда-то они… мы дали Михялу наперстянку.

— Когда это произошло?

— В январе, сэр.

Обвинитель обратился к судье:

— Суду стоит обратить внимание на то, что наперстянка, Digitalis purpurea , весьма ядовита.

Он повернулся к Мэри:

— Как по-вашему, знали ли обвиняемые, давая Михялу Келлигеру наперстянку, что дают ему вещество, способное вызвать смерть или же болезнь?

Послышался сдавленный возглас. Нора поднесла к лицу руки.

— Я знала, что наперстянка ядовита, и сказала это. Но Нэнс сказала: «Это сильное растение», — а я знала, что наперстянка эта… — Мэри запнулась. — Говорят, лусмором фэйри владеют, и я подумала, что она мальчика вылечит. Но теперь я знаю, это только суеверие.

— Опишите, пожалуйста, как давали наперстянку Михялу Келлигеру.

— Его купали в настое. Сок на язык лили. А когда его трясти начало и изо рта пена пошла, нам было велено положить мальчика на лопату и вынести его за порог со словами: «Если ты из фэйри — прочь!»

Публика опять возбужденно загудела. Судебный репортер что-то лихорадочно строчил. Мэри вытерла вспотевшие ладони о юбку.

— В ваших показаниях, Мэри, вы утверждали, что наперстянка оказала на мальчика вредное воздействие в дни, последовавшие за ее применением. Вы сказали, что боялись тогда за его жизнь.

Перед ее глазами вновь явился Михял. Слабый свет гаснущего очага освещал дрожащее тельце на матрасе рядом с ней и безжизненно свесившуюся головенку. Вспомнилось прикосновение его языка к пальцам, когда она очищала его рот от рвоты, чтоб не задохнулся.

— Да, после я боялась, что он помрет, в нем ни вода, ни еда не держались. — У Мэри вдруг защипало в глазах, и она заморгала, прогоняя слезы. — И трясло его так сильно, сэр, что я думала, помрет он.