прот. Николай Агафонов - Неприкаянное юродство простых историй. Рассказы и были

Примерно в феврале-месяце — сейчас точно не помню — выхожу я под вечер из регистратуры Казанского собора во двор, подходят ко мне трое молодых людей и спрашивают, где можно увидеть настоятеля. В это время вышел настоятель протоиерей Алексий Машенцев, и я их подвел к нему.

— Какие проблемы, молодые люди? — спрашивает он.

— Мы хотим пригласить вас в Научно-исследовательский институт сельского хозяйства, — отвечают они, — чтобы вы выступили в нашем молодежно-дискуссионном клубе.

А надо оговориться, что публичное выступление священника вне стен храма было запрещено законом. За это можно было лишиться регистрации уполномоченного, тогда уж ни в какой епархии Советского Союза не устроишься. Отец Алексий это прекрасно знал, поэтому он, дипломатично сославшись на нехватку времени, отказал молодым людям. Те отошли явно огорченные. Не меньше расстроился и я: такая возможность, о которой мы и мечтать не могли! И я решился — была не была! Дождавшись, когда отойдет отец Алексий, я догнал молодых людей и говорю:

— Я тоже священник и могу у вас выступить. Они обрадовались, обступили меня. Спрашиваю:

— На какую тему я должен выступать?

— На тему тысячелетия Крещения Руси, — отвечают они.

Я задал им еще один вопрос, который меня все же волновал:

— С руководством вашего института это согласовано? Они беспечно махнули рукой:

— А зачем? Сейчас гласность и перестройка.

— Хорошо, — говорю, — это ваши проблемы, имейте только в виду, что со своим начальством я этот вопрос буду согласовывать.

— Согласовывайте с кем хотите, — отвечают они.

На этом мы и разошлись, предварительно договорившись о времени моего прихода.

Я действительно собрался подстраховаться и пошел в областную администрацию к уполномоченному по делам религии за разрешением. Надо отдать должное, на уполномоченных Волгограду везло. Волгоградская область была в то время, наверное, единственной, где строили сразу три храма: в селе Ахтуба и в городах Фролове и Михайловка. Естественно, такого просто не могло быть без участия уполномоченных. Например, в Саратовской области, где находилась основная кафедра архиепископа, не могли добиться строительства хотя бы одного храма, потому что уполномоченный там был, по выражению многих, «сущий зверь». Если увидит в городе идущего ему навстречу священника, то непременно перейдет на другую сторону улицы, лишь бы не здороваться: так он ненавидел священников. В Волгограде в то время был уполномоченным Юрий Федорович Бунеев, бывший моряк-подводник. Несмотря на то, что его недавно назначили на эту должность, он уже успел завоевать у духовенства глубокое уважение. В нем совершенно отсутствовали чванство и зазнайство, в общении он был прост, искренен и доступен, любил пошутить, прекрасно пел и был человеком начитанным. Мы с ним сразу сошлись на почве любви к книгам. Он мне помог купить страшно дефицитную тогда двухтомную энциклопедию «Мифы народов мира».

Юрия Федоровича я повстречал в коридоре администрации, он куда-то спешил, и мне пришлось объяснять ему ситуацию на ходу. Не знаю, насколько он вошел в ее суть, только махнул рукой: иди, мол, если зовут.

Я тщательно подготовился к выступлению и в назначенное время пришел к институту. У входа меня встретил комсорг института, весь какой-то растерянный. Поздоровались, он говорит:

— Ой, батюшка, что тут было! Как узнали о вашем намечающемся выступлении, все начальство на ушах который день стоит. Звонят постоянно то из КГБ, то из райкома, то из горкома партии с одним вопросом: «Кто вам позволил живого священника пригласить в государственное учреждение?»

Тут я не удержался и вставил реплику, перефразировав известную американскую поговорку насчет индейцев, мол, «хороший священник — мертвый священник». Комсорг говорит:

— Вы шутите, а мне не до шуток, уже выговор влепили, и, думаю, этим не отделаюсь. Но отменять поздно, объявления висят, все в институте знают, в актовом зале народу собралось — не протолкнуться, а вас начальство просит предварительно к ним в кабинет зайти.

Поднимаемся мы в лифте, заходим в просторный кабинет, вижу: расхаживают по кабинету дядечки солидные, жужжат, словно потревоженные шмели, а как меня увидели — жужжать перестали, подходят здороваются. Комсорг их всех по очереди представляет: это директор, это его зам, это парторг института, это профорг. Я им руки жму, а сам уж запутался, кто есть кто. Вдруг все расступаются, выплывает человек приятной наружности при галстуке, и мне торжественно представляют его: