Уинстон Грэхем - Погнутая сабля [The Twisted Sword]

— Нужно написать Клоуэнс и Верити. Уверена, они будут очень рады!

— Не сомневаюсь!

— Росс, мне бы хотелось узнать о жизни Валентина и Селины в Лондоне.

— Что тебя может интересовать в их жизни?

— Не видятся ли они с Томом Гилфордом.

— Ты про... Ох, дорогая, еще слишком рано думать о таком...

— Я и не думаю ни о чем таком! Но Том — старый добрый друг Клоуэнс. Я уверена, если он приедет, это пойдет Клоуэнс на пользу, для ее настроения и самочувствия в целом... И не забудь, он стряпчий. Он мог бы оказаться для нее весьма полезен.

— В таком случае, нам следует послать записку Эдварду Фитцморису, чтобы оба могли стартовать одновременно.

— Росс, ты невыносим! Почему я тебя терплю?

— Что ж, ты упоминала, что по ее словам, если она снова выйдет замуж, то не по любви, а по расчету — ради состояния или титула. Тогда точно нужно включить в рассмотрение Эдварда.

— Ума не приложу, как можно быть таким циником, когда речь идет о собственной дочери!

— Цинично ли взглянуть в лицо фактам? Кьюби сейчас страдает, а Клоуэнс по-другому, но тоже страдает. Значит, нам не надо ничего предпринимать? Дать событиям идти своим чередом?

Всадники достигли середины пляжа, оставив позади старую штольню Уил-Влоу. Наконец, вдали показались Тёмные утесы, можно было разглядеть их глубокие расщелины и острые вершины.

— Что насчет тебя, Росс, — спросила Демельза, — ты удовлетворен?

Лицо Росса несколько секунд оставалось непроницаемым, потом он ответил:

— Что значит удовлетворен? Нечто большее, чем смирился? Я довольно много ем и сплю, занимаюсь делами. Единственное, чем я доволен, и более чем, это своей женой.

— Благодарю, Росс, я не напрашивалась на комплимент.

— Ты его и не получила. Но я дома почти полгода, а ты больше. Все эти месяцы мы скорбели. Но сейчас начинаем постепенно свыкаться. Тебе так не кажется?

— Да. Но когда нас навестит мистер Каннинг, если навестит, каков будет твой ответ?

— Ответ на что? Он не задавал вопроса.

— Но может спросить. Он обязательно попытается убедить тебя вернуться в политику.

— Тогда я откажусь.

— В самом деле?

— Да. Я продолжу заботиться о доме и своей обширной семье. И о жене, которая недостаточно обширна, чтобы меня это устроило.

— О, я понемногу набираю вес. Нужно снова выпустить несколько юбок, которые я ушила.

— Значит, ты тоже удовлетворена?

— Смирилась — так ты сказал? Это ближе. Но ты прав. Мало-помалу, крохотными шажками мы будем уходить всё дальше от нашего горя.

— Возможно, даже навстречу счастью?

— Ох, нет...

— Не в твоем характере, дорогая, быть несчастной. Ты отличный противовес моей природной хандре.

— Теперь это стало тяжелее.

Они поднимали брызги на мелководье, среди волнистых гребней песка.

— Старина Толли Трегирлс, — вспомнил вдруг Росс. — Знаешь, я навестил его перед кончиной. Я запомнил две вещи. Он процитировал моего отца. Тот когда-то сказал ему: «Толли, чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, что мудрецы никогда не приходили с востока».

— Наверное, он прав.

— Но кое-что Толли сказал от себя лично, и это произвело на меня неизгладимое впечатление. Сболтнул мимоходом, не делая громких заявлений. Вот его фраза: «Куда лучше быть хорошим сквайром в Корнуолле, чем королем Англии».

Она взглянула на него, Росс улыбнулся в ответ.

— Наверное, я просто никогда не ценил свое счастье.

У конца пляжа они спешились и вскарабкались к колодцу желаний. На самом деле это был просто маленькое естественное углубление у входа в пещеру, куда с замшелого потолка капала вода. Именно сюда много лет назад приходили с Джеффри Чарльзом Дрейк и Морвенна и молча поклялись друг другу в верности.

Росс не понимал, зачем Демельза захотела сюда приехать, с куда большей легкостью, чем он, огибая лужи и карабкаясь по поросшими водорослями камням. Но он согласился, лишь бы ее порадовать. Добравшись до колодца, они немного постояли молча. В пещере царил полумрак, но вокруг колодца было светло.

Демельза развязала холщовый мешок и вытащила оттуда серебряную вещицу. Ту самую чашу любви с выгравированной надписью на латыни «Любовь порождает любовь».

— Зачем тебе это? — спросил Росс.

— Кьюби передала мне записку от Джереми. Он написал...

— Ты мне не говорила...

— Там всего несколько слов.

— Ты мне не говорила. А он упоминал... Тогда в Бельгии он сказал, что написал тебе.

— Всего лишь записка, Росс. Кажется, у него было какое-то суеверие по поводу этой чаши. По-другому я не могу это объяснить. Если помнишь, я нашла ее на пляже, ее вынесло на берег море. Джереми считал ее дурным предзнаменованием. Если бы он вернулся из Франции, то забрал бы ее себе, а если нет, то я должна выбросить чашу, отдать обратно морю.