Уинстон Грэхем - Погнутая сабля [The Twisted Sword]

— Такая мысль приходила мне в голову.

— Поскольку я офицер разведки, то предпочитаю носить собственный мундир. Всегда так делаю. Само собой, угроза опознания и поимки усиливается, но если схватят, то хотя бы не повесят или не расстреляют как шпиона. Как, несомненно, поступят с вами, Полдарк, если схватят в такой одежде.

— Благодарю вас, — ответил Росс. — Но пока что меня никто не побеспокоил.

Грант поднял взгляд на угасающее солнце.

— От Рокруа нам лучше держаться подальше. Сегодня утром там собралось много французских драгун. Не думаю, что они уже пересекли границу.

— Так значит, мы недалеко от границы?

— О да. Но боюсь, это не гарантирует вам безопасность.

— Я пытаюсь добраться до безопасного места, это верно. Но если в переломный момент понадобится моя помощь, то я ее предоставлю.

Грант посмотрел на него.

— Переломный момент как раз настал. Сегодня Бонапарт присоединился к своей армии к югу от Бомона, примерно в тридцати километрах на северо-запад от нас с вами. Осталось выяснить, когда и куда он двинется.

— У вас есть агенты?

— Есть. Не всегда самые надежные. В Испании все было иначе. — Росс промолчал, и Грант добавил: — Многие бельгийцы разочаровались в перемирии. Им пообещали независимость, а вместо этого передали под власть Голландии и ее наместника… Вечером я встречаюсь с надежным человеком, поздно вечером, когда скроется луна. Чертова луна.

Они скакали еще минут двадцать, а затем Кохун Грант съехал с дороги, в заросли шиповника и папоротника.

— Дальше лучше пока не ехать. Повсюду французские войска. Я с утра ничего не ел, так что перекушу сейчас. С радостью поделюсь с вами, если желаете, Полдарк.

— Благодарю. Составлю вам компанию. У меня есть хлеб, сыр и пол-литра вина.

Они спешились и расседлали лошадей, привязали на поляне с густой травой. Грант снял плащ и уселся прямо в мундире, как будто в офицерской столовой, вот только сидел он на корточках, да к тому же в лесу.

— Вы служили в армии? — спросил он Росса.

— Давным-давно. Когда Америка воевала за независимость. Кажется, прошли века.

— Но вы отлично разбираетесь в военных вопросах. Вы майор?

— Капитан. Мой кузен — майор, а при Буссако был капитаном, но потом вышел в отставку.

— Я так понимаю, вы член парламента?

— Верно.

— Что ж, капитан Полдарк, предлагаю два варианта. Поздно ночью я могу перевести вас через границу в направлении Шимэ. Если двинетесь оттуда на северо-запад, к Монсу, то избежите встречи с французской армией, которая вам точно по пути не попадется. От Монса поезжайте в Гент, где сейчас двор Бурбонов — те, кто еще не сбежал. Оттуда не составит труда добраться до Брюгге и Остенде. Но предупреждаю, первой отрезок опасен. И настоятельно прошу, как только пересечете границу, переоденьтесь, во избежание недопонимания с обеих сторон.

Сыр уже попахивал, но Росс проголодался. Он заел его хлебом, чтобы смягчить вкус.

— А второй вариант, полковник Грант?

— Пойти со мной. Через пару-тройку дней, в зависимости от ситуации, я присоединюсь к Веллингтону. Раз Наполеон провозгласил себя императором, то отпадает нужда в разведке в тылу противника. Но я бы не советовал действовать таким образом. Предстоит схватка не на жизнь, а на смерть, и если вы попадетесь прежде, чем доберетесь до своих, то, скорее всего, вас вздернут на виселице.

— Предпочитаю рискнуть… Но вряд ли моей лошади под силу угнаться за вашей.

— Это точно. — Грант вытащил из кармана карту и попытался разглядеть ее в тусклом свете луны. — Видит Бог, ваша помощь мне бы не помешала. Если дело в этом, найдем вам другую лошадь. Вечером узнаю, что там у Андре за новости. У нас есть друзья.

На третий день пребывания в Лондоне сэр Джордж Уорлегган нанес визит мистеру Натану Ротшильду в его конторе в Нью-Корте, на Сент-суитин-лейн. Они уже дважды встречались, первый раз в Манчестере в 1810 году, когда Джордж рассчитывал на мир с Наполеоном и пошел на неблагоразумные сделки. После приезда из Германии мистер Ротшильд поначалу жил в Манчестере и как раз распродавал кое-какое имущество, когда появился Джордж.

Джордж недолюбливал этого человека. Считал его бесчувственным сухарем. Для еврея-иностранца, чей отец держал антикварную лавку в гетто Франкфурта, он был излишне грубым и резким. Крепкий, примерно тридцати восьми лет, он рано облысел и не признавал париков, говорил по-английски с гортанным немецким акцентом, но уже был на хорошем счету у британского правительства, потому что предоставил ему немалые займы, финансируя Пиренейские войны. Это возмущало Джорджа. Как вышло, что иностранец и еврей, вдобавок столь молодой, занимает такое положение и имеет такую власть в христианском обществе?