Сергей Зайцев - Побеждая — оглянись

Свеи сначала обособленно сидели, по давней привычке чуждались общения, не выказывали дружелюбия, молча наблюдали за пиршеством. Но потом, разгорячённые питием, и они разошлись, с другими перемешались и, восхищаясь собственными деяниями, раскладывали перед собой мешочки с языками побеждённых врагов. О каждом языке спешили свою сагу поведать. Пересказывали те бранные слова, что когда-то слетали с этих языков. Но многие не верили свеям, говорили, что не все языки человеческие, а у многих и на языки-то не похоже... Поднимали на смех. Прекращали свеи считать языки, затевалась драка до первого падения. Другие, что потрезвее, потешались над спорщиками. Так все нескучно делили друг с другом досуг.

Особо жаждущие толпились у бочек, пивом ополаскивали кубки и брагой наполняли. Не столько уже пили, сколько, хмельные, обливались. Рубахи тонкого полотна и волосы на груди были мокрыми, клеились к телу. Некоторых кольчужников, вдруг отяжелевших, осевших у стен, склонивших голову на собственную грудь, уносили спать. А до оленя не дошло ещё! Те двое челядинов, что ворочали воротом тушу, были от близкого жара потны и красны.

Келагаст со всеми наравне пил, ел много. По короткой широкой бороде меды стекали на пол. И мокрыми были у рикса плечи, и огромным пятном темнела рубаха на груди.

На месте Дейны теперь сидел Добуж-княжич, был совсем трезвым. Своей силой на хмельное он давно известен, ещё с Любомиром часто пивал. Однако не знался Добуж со смердами-чернью, злата не раздаривал, по весям не гулял.

Келагаст за столами весел был и шумен. Также со всеми псам кости бросал, подзадоривал кулачные схватки, хвалил-одаривал победителей, не замечал приумолкших побеждённых. Княжич же что-то ему тихо наговаривал на ухо. В затишьях между взрывами смеха долго Добуж шептал, на что югорские князьки-данники поглядывали с опаской, между собой тревожно пересматривались. Но почти не слушал князь.

Наконец кивнул Келагаст Веселин, ответил негромко Добужу, и тогда тот вышел. А когда вернулся, то не один, а с четырьмя градчими [13] Градчие — стражники. и смердом. Ростом с медведя тот смерд был, также широк и тяжёл и одет дивно в такую жару: шкура медвежья на плечах. Космата, невыделана та шкура, на отворотах мездра сально блестит, бляшки жёлтого жира светят; шерсть наружу, почёсана, спутаны лохмы репьём. Для рук дыры широкие не прорезаны, а вырваны. Ноги той же шкурой обёрнуты и перехвачены сушёными жилами. Бос и грязен смерд, сам лохмат и в крови вымазан. Дичиной от него потянуло по чертогу. Выжлецы забились в дальние углы и с утробным рычанием скалили из темноты пасти. Гости с любопытством смотрели на смерда. Слышались недобрые насмешки.

— Огня дайте больше! — крикнул прислужным Добуж. — Поглядим на этого красавца.

Осветили чертог. Постепенно стих шум. Озверевших выжлецов пинками вытолкали вон.

— Скажите! — послышалось среди гостей. — Не из тех ли он диких, что праздно по лесам шатаются да поедают лошадей, нагие и ростом великие?

Все столпились вокруг смерда, плотным обступили кольцом, опьяневшие, развязные. Разглядывали, щупали, открыто восторгались. Указывая, совали пальцами в лицо. А некоторые и кулаком норовили ударить смерда, однако отодвигал он таких от себя тяжёлой пятерней.

— Что содеял этот пришлый смерд? — спросил Келагаст.

Выступил в круг один кольчужник-градчий, ответил риксу:

— Он троих твоих людей, господин, в нижнем граде ручищами помял. Они, дескать, его в лесу за медведя приняли, стали собаками травить да хотели рогатиной взять из-под валежины. Поранили только и бежали. Но он их в граде догнал, когда с псами кончил.

— Валежник по нему самый дом! — сказал Добуж.

Захохотали все пьяно, безудержно.

— Почему в берлоге сидел? — довольный забавой, спросил Келагаст.

— К тебе, господин, под руку селиться шёл, — хмуро ответил смерд, — да яма подвернулась, ночевать залёг ещё засветло. В одёжке такой не хотел под твой взор являться. А тут с выжлецами на меня. Да рогатину суют. Озлился... В злобе-то я и память теряю, всякое сотворить могу.

— Имя хоть помнишь своё?

— Тать.

— Тать? — удивился князь и добавил: — И берлога жильё по тебе, и имечко по образу подобрано.

— Прозванье это, господин, сызмальства.

— Что ж ты! С малолетства шалишь, покой добрых людей смущаешь?

— За силу свою прозван. Я ведь шкуру эту с медведя голыми руками содрал — с живого почти.

Опять раздался общий смех, но уже слышалось в нём и одобрение.