Василий Попов - Архангельск — Северодвинск

А еще бывают ледяные поля разлук и непроходимые торосы нескладывающихся отношений. Но, как говорят климатологи, скоро весь лед растает…

* * *

За иллюминатором проплывал остров Комсомолец архипелага Северная земля. А где-то южнее остались острова Большевик, Пионер и Октябрьской революции.

И я подумала, что лет через сто для проплывающих мимо эти слова будут значить примерно то же, что для нас гибеллины и гвельфы (результат читаемой в рейсе биографии Данте).«Кто — гоблины и эльфы?», — переспросили меня, когда я озвучила эту мысль. Что и требовалось доказать.

А во времена Данте это было очень важно, более чем важно, ибо ценой ошибки была жизнь. Или изгнание, потеря родины — что для Данте было равносильно потере жизни. В 30 годы, когда наносилась на карту Северная земля, понятия большевик и комсомолец тоже были весьма значимы — попробуй не согласись.

Но даже сейчас если какие либо монархисты-патриоты додумаются вернуть Северной земле ее первоначальное имя «Земля императора Николая II» (которое, если быть объективными, она почти и не носила), наличие в ее составе большевика, комсомольца, пионера и даже Октябрьской революции мало кому покажется абсурдом. История все мирит и сглаживает, а потом благополучно забывает. Чтобы потом опять методично наступать на одни и те же грабли. Вечны только сами острова, как бы их не называли.

А еще Данте. И его любовь к Беатриче.

На самом деле замель Санникова было три, а может и более. В начале 19 века промышленник Яков Санников ходил по северу в поисках пушнины и мамонтовой кости и честно записывал и зарисовывал все, что видел.

Так появились на карте острова Столбовой и малый Ляховский. И еще один остров, четко видный в ясный день с северной оконечности острова Котельный… Высокие горы на дрожащем в морозной дымке горизонте, ледники, сползающие в океан… Но до него — льды и льды…

И это было главное открытие Санникова, обессмертившее его имя, ибо он открыл мечту. И сколькие смотрели в бескрайние ледяные просторы, в туманы, белым дымом окутывающие белую пустыню. И видели! Нет, не мираж — уж они-то знали толк в миражах. И уходили в погоне за этой мечтой. И возвращались совсем другими. Или не возвращались, как не вернулся Эдуард Толль, навсегда оставшийся где-то на траверсе своей мечты о земле Санникова. Хотя, какая это земля? Лед и камень. Такой же кусок скалы и спрессованной мерзлоты, как и расположенные совсем рядом острова с поэтичными именами Жанетты и Генриетты. Нет, такой мечта быть не может!