Генчо Стоев - Цена золота. Возвращение

Еще что-то чудно́е сказал Учитель, а потом отъехал в сторону, к Борун-роднику, напоить коня. Десятники медленно продолжили путь к пещерам. По дороге они то и дело останавливались, поджидая Учителя, но он так и не нагнал их. Когда они возвращались час спустя, он все еще был у каменной колоды родника, все еще посвистывал коню, предлагая напиться; конь глядел на него недоуменно, а он стоял в оцепенении, глубоко задумавшись, и из глаз его катились слезы.

Уже стало известно, что нашлись предатели, что многие села не подымутся, и еще прошлой ночью на севере, в горах за Филибелийской равниной, алели пожары. Они казались близкими пастушескими кострами: протянешь руки — пламенем обожжешь. Верно, из сел и хуторов были сложены эти костры, коли видны были так далеко, а перуштинцы не помнили такого с самых кирджалийских {9} 9 Кирджалии — османские солдаты, дезертировавшие из армии, объединявшиеся в шайки и грабившие население Балкан в XVIII — начале XIX в. времен.

Так и стоял Учитель. Переглянулись десятники, а Павел Хадживранев сказал:

— Эй, Учитель, если нет в тебе решимости…

— Все решено! — ответил Учитель.

— А давешние пожары?

— То горели турецкие села, Павел, стоит ли о них жалеть?

В ту же ночь с Родоп спустились трое помаков {10} 10 Помаки — насильственно или добровольно перешедшие в магометанство болгары. Обычно они отличались бо́льшей религиозной нетерпимостью и жестокостью по отношению к своим соплеменникам-христианам, чем турки, что отчасти объясняется комплексом вины перед своим народом. , вел их известный головорез Дели-Асан Байман-оглу. Они перевалили Власовицу, миновали крайние махалы {11} 11 Махала — часть села или города, имеющая, как правило, определенное название. , ко всему присматриваясь привычными к темноте глазами, и дошли до Тилевой кофейни, что на площади. Там их остановил повстанческий патруль. Осветили фонарем их лица и узнали.

Спросили Дели-Асана, зачем он пожаловал, — уж не подряжаться ли в полевые сторожа? Потому как он часто, являясь в Перуштицу, говорил: «Я теперь ваш полевой сторож», и сам назначал, какой будет плата и куда приносить ему в обед жареного цыпленка; жил с неделю-другую и уходил. За это время и с мужчинами дрался, и на женщин посягал, и скот уводил…

— Не-е-ет! — ответил он весело патрулю, остановившему его возле Тилевой кофейни. — Ха-ха-ха! Хороши у вас цыплята, да только кончились те времена, не тот нынче болгарин, так ведь? — Говорил он с ухмылкой, небрежно опустив руки на заткнутые за пояс пистолеты, и все поворачивал свою большую медвежью голову — хотел разглядеть, кто стоит в темноте у него за спиной. — Полюбилась мне Перуштица, хотя сам я не очень-то был ей по нраву… Только трудненько вам придется без Дели-Асана, ой, трудненько! Кто-то теперь у вас проказить станет, а?

Снова спросили его, зачем пожаловал. Тогда он потребовал трех мулов, ракии {12} 12 Ракия — балканская водка из сливы или других плодов. и табака для Мемеда Тымрышлии {13} 13 Мемед Тымрышлия — предводитель помаков, участвовавших в разгроме антиосманского восстания болгар в апреле 1876 г. — предводителя отуреченных родопских сел. Тымрышлия велел передать, что отправляется в Средногорье — усмирять бунтовщиков, а Перуштицу обещает уберечь и от своих людей, и от окрестных турок, — только бы перуштинцы вели себя смирно.

Покуда с ним толковали, вокруг собрался народ. Старики возвращались с заутрени, а молодым не спалось. В эту пасхальную ночь и Болгария должна была воскреснуть, как обещал Учитель. Кто с радостью, а кто со страхом — все ждали чуда. Вот тогда-то и увидели перед Тилевой кофейней патрульных с фонарем, а над ними, в свете фонаря, — огромные плечи Дели-Асана и его огромную медвежью голову. Решили, что он пойман и доставлен сюда, чтобы искупить свои грехи, но, подойдя поближе, услышали, как он перечисляет, что ему надобно… Словно воскрешение отменялось.

Некоторые уже прикидывали, где бы его подстеречь на обратном пути, но тут вперед протолкался Хаджи-Вране, поздоровался с Дели-Асаном за руку и сказал громко, чтобы все слышали:

— А ракия — от меня, Дели-Асан, бродяга ты этакий! Пейте да разумейте — перуштинцы зла не помнят… Анисовка! Так и скажешь Мемеду-аге из Тымрыша: «Дед Хаджия, скажешь, посылает три поклажи анисовой. Дед Хаджи-Вране…»

— Ха-ха-ха, — смеялся Дели-Асан. — Ты, дед Хаджия, прежде ничего мне не давал…

— Так ты же сам себе брал, бездельник, — отвечал ему с вымученной горькой шутливостью Хаджия. Он впервые унизился до разговора с бродягой.