— Не знаю… Дело!
— Дело! Дело! Знаю я все ваши дела. Небось, ты все эти дела подстраиваешь? Знаю я тебя, либералка, социалистка! Доберусь когда-нибудь и до тебя!
Варвара ничего не ответила, только плоское бледное лицо ее с мужским лбом и большим подбородком окончательно окаменело. Ресницы, задрожав, опустились, но видно было, что за этими опущенными глазами и неподвижной маской бесстрастия скрывается напряженная ярость.
— Что вы, — вмешался Кронид, нервно теребя свою веревочку, — вы только что приехали, в имении целый год не были и, не разобравши дела, безусловно напрасно волнуетесь. Хотя бы насчет электричества: при мельнице оно обойдется дешевле керосина, безусловно лучше и безопаснее. А при покупке лошади я был, денег этих она стоит: ведь это — производитель!
— Да что мне в том, что производитель? — загремел Сила своим могучим голосом, с необъяснимой силой исходившим из его маленькой, приземистой фигуры. — Что мне в этом? Денег чужих не жалеете!
Он энергично плюнул и быстрыми шагами повернулся к выходу, но у двери его нагнал Митя, давно уже порывавшийся что-то сказать дрожавшими от заикания, побледневшими губами.
— Папа, вы всегда раз-драж-жаетесь, а мне б-бы нужно по делу с вами поговорить.
— По делу! По делу!.. А я-то не по делу, что ли, сейчас говорю? Черт вас побери и с делами-то с вашими!
Сила Гордеич остановился в дверях.
— Ну, что еще?
Митя долго заикался, вызывая у всех жалость и волнение за него. Елена зажала уши, уткнувшись в подушку дивана.
— Папа, успокойтесь ра… ради бога! Никак не выберу время… когда вы в настроении… а нужно… и… не могу отложить…
— Ну!
— Эх, папа! Вечный ад у нас, а как бы можно было хорошо жить-то нам всем!
Костя, напряженно следивший за братом, презрительно махнул рукой и отошел в сторону.
— Расчувствовался! — насмешливо кинул он из угла брату, сверкая глазами. — Поговори, поговори по душе! Эх, ты-ы!
— Ну, брат, ничего я у тебя не пойму, — развел руками Сила, — говори толком!
Губы заики задергались, он долго силился что-то выговорить и наконец выпалил с невольной экспрессией:
— Папа, я… же… жениться хочу!
Сила Гордеич изумленно поднял седые брови. В комнате наступила тяжкая, напряженная тишина.
— Жениться? — тихо переспросил старик с подозрительным спокойствием. — Ну что ж, коли хочешь жениться, то и женись. Твое дело. Ведь ты не совета моего спрашиваешь, не разрешения моего, не благословения, а только извещаешь меня о своем решении. Что ж, раз уж ты решил, то мне-то что тут делать, я-то тут при чем? Разве из любопытства только осмелюсь спросить: на ком?
— Папа! — умоляющим голосом продолжал заика, ясно понимая, что отец издевается, и чувствуя себя, как безнадежно утопающий, — папа!
— Ну? — Сила сдвинул брови.
— Я и прошу… разрешения… жениться… на Елене!
Сила сразу отпрянул от сына на несколько шагов и закричал:
— На ком? На ком? Не расслышал я что-то. Ушам своим не верю!
— На… Елене!
— На Елене?! Да ты с ума сошел! Ведь она сестра тебе! Да как же это можно? Да ведь это грех великий — кровосмешение! Кто же это тебе разрешит? Ведь за такие дела под суд отдают, по крайней мере в монастырь на покаяние. Опомнись! Не пойму я, в уме ли ты?
— Мы… любим друг друга, — совсем падая духом, бормотал Митя.
Сила Гордеич оглянул всех присутствующих молниеносным взглядом поверх очков. Все застыли, отвернувшись от этой нестерпимо тяжелой сцены. Варвара ломала руки. Елена в ужасе лежала вниз лицом.
— Чушь! Ерунда! Какая тут любовь? Просто, росли вместе, привыкли — вот и вся любовь.
Сила Гордеич сел в кресло, вынул платок и вытер вспотевшую шею. Лицо его посерело.
Дмитрий, худой, длинный, изможденный, стоял перед отцом в печальной и унылой позе. Старик откинулся к спинке кресла, уперся руками в мягкие локотники, потом наклонился вперед и прошептал низкой октавой:
— А ты знаешь… от близких-то родных… — остановился и тяжело прохрипел: — уроды родятся!
Тут он затрясся от беззвучного смеха, поднял голову и крикнул:
— Пока я жив, не будет этого!
Он вскочил с кресла и, обращаясь к присутствующим, добавил:
— Слышите вы, что говорит этот безумец? Жениться хочет на Елене, на двоюродной сестре! Что это такое? До чего я дожил! Уж если дети никуда не годятся, ни одного нет мне преемника, то думал я, надеялся, что хоть из внуков будет кто-нибудь со здоровой душой: для него живу теперь. О, господи! хоть бы в будущем поколении, хоть бы кто-нибудь из внучков моих мое дело продолжал бы, мою идею, которую никто из вас не понимает! Но где же он? От кого будет, когда тут грозит кровосмешение, вырождение, падение моего дома! Гибнет мой дом! Валится, валится! Что наживал, что собирал — все прахом пойдет!
Читать дальше