Саймон Скэрроу - День цезарей

– Возмутительно, – кипятился Амрилл, – просто возмутительно. Неужто никто ничего не скажет? Неужели все смолчат? – Он с вызовом оглядывал лица гостей, но в глаза ему избегали смотреть. Кто-то даже остерег, чтобы он вел себя тише. Амрилл на это негодующе сплюнул.

– Трусы! Трусы все до единого. До чего дошел Рим! Мы что, готовы сидеть сложа руки и делать вид, что ничего не происходит, когда в двух шагах творится бесчестие? Мы этого хотим?

Гости в ответ помалкивали. Зато рассмеялся Нерон.

– Уймись, глупый старик. То была просто забава. Ну, порезвились, что тут такого? Это же шалости, не более.

– Шалости? – с горьким гневом воскликнул Амрилл. – Да будь я помоложе, я б за такое порол до полусмерти! Идем отсюда, Юния.

Взяв свою жену за руку, он вздернул ее на ноги, и без дальнейших слов пожилая пара, пробравшись мимо лож с гостями, исчезла в коридоре, ведущем к выходу из дома.

Агриппина тихо подозвала к себе Палласа, который согнулся и угодливо выслушал ее нашептывание, после чего кивнул и что-то приказал двоим преторианцам, которые поторопились следом за Амриллом и его женой. Императрица неторопливо поднялась, взялась за руки со своим сыном, и августейшая чета в сопровождении Палласа направилась к выходу, даже не поблагодарив за гостеприимство хозяина и не попрощавшись с гостями. Британник на неверных ногах остановился на дорожке и опустился на каменную скамью, где уронил голову в руки и зашелся в рыданиях, отчего плечи у него заходили ходуном. К своему хозяину поспешил раб-телохранитель, покорным псом опустившись рядом на колени, чтобы как-то облегчить боль господина.

Гости понемногу начали уходить – сначала по одному, затем по двое, и вот уже вереницей потянулись к выходу, спеша уйти из дома сенатора; тот едва успевал печально с ними прощаться.

– Так что ты скажешь теперь? – спросила Домиция, протягивая ему руку; при этом она осмотрительно огляделась, проверяя, чтобы их никто не слышал. Ее супруг в нескольких шагах приглушенно разговаривал с тремя другими сенаторами.

Семпроний в ответ покачал головой.

– Вы играете с огнем. Я ни единой своей частью не желаю участвовать в том, что вы умышляете. Достаточно уже того, что вы вовлекли в свои дела мою дочь. Этого я вам не смогу простить никогда.

Домиция была непоколебима.

– Юлия делала это из любви к Риму. Никогда не забывай об том. Если б хотя бы малая часть ее сословия обладала храбростью и благоразумием на совершение подобных деяний, то никому из нас не пришлось бы лицезреть то, что мы видели здесь сегодня. Так это все и начинается, Семпроний. То же самое мы наблюдали у Калигулы, а до него – у подлеца Тиберия, его родного дяди. Клавдий, и тот был несвободен от жестокой черты деспотизма, словно трещина уродующей их фамильный герб.

– Слышать этого не хочу. И знать не желаю. Вы говорите об измене и через это погубите всех нас. Причем не только тех, кто против Нерона. Вы поставите в опасное положение и тех, кто к этому не причастен. Людей вроде твоего мужа. Повинные в измене редко бывают единственными жертвами.

– Измене? – усмехнулась Домиция. – Я почему-то полагала, что измена – это предательство своего отечества. Мы предаем Рим уже добрую сотню лет, Семпроний. А свое первородство мы предали с того момента, как начали позволять роду Цезарей передавать Рим от поколения к поколению наследников, словно их фамильную собственность. И погляди, до чего это нас довело. Мы живем, потакая прихотям жестоких безумцев, для которых мы все равно что мухи пред богами. Не будь Веспасиан в таком почете, он тоже держался бы с нами. От этих императоров нужно избавиться.

– На этот раз все будет по-иному, – как мог защищался Семпроний. – Нерон обещал восстановить полномочия судов и сената.

– И ты ему поверил? Все тираны до прихода к власти обещают быть великодушными. Но ты слышал хотя бы об одном, который сдержал бы свое обещание? Нет? То-то и оно. Таков и Нерон. Лишь глупцы полагают, что может быть иначе. Он – часть напасти, снедающей Рим. Из императоров каждый пользовал свою власть, оскорбляя ее, насыщая свои низменные аппетиты и приводя в возмущение римское общество. Меня тревожит, что, если это все сколь-либо затянется, мы можем так свыкнуться с этим произволом, что будем принимать его уже без вопросов.

Семпроний украдкой кивнул на Британника.

– А он, по-твоему, был бы другим?

– Британник видит будущее за республикой. Как и его отец ближе к концу жизни. За это его и умертвили.