Александр Красницкий - Русичи

зенькое оконце пропускало в келью совсем немного света. Старик подслеповато щурился, с трудом разбирая выцветшие строчки. Совсем ветхой стала книга, давно пора бы перебелить её на чистых листах пергамента [1] Пергамент — тонкая выделанная кожа, которая использовалась в древности вместо бумаги. , да всё руки не доходили. Смутные наступили времена: то князья между собой воюют, то смерды бунтуют, то степняки набегают из Дикого Поля на порубежные деревни. Не случалось подобного при первых киевских князьях, Олеге Вещем и Игоре Старом. И при князе-витязе Святославе не было. Сам походами в дальние земли ходил, а на Руси было тихо. Древние сказания нынешним князьям как бы в укор, а кто укоры любит? Давненько никто не заказывал списки со старой летописи. А тут вдруг счастье привалило: приехал в монастырь молодой переяславский князь Владимир Мономах, попросил для себя летопись с самого начала переписать. И смышлёного отрока прислал, разумеющего книжную науку. Сам-то летописец дряхлым стал, пальцы дрожат, гусиное перо не слушается, а переписать книгу — труд великий.

Так и работали вдвоём. Летописец медленно диктовал, сверяясь со старым списком, а отрок проворно вычерчивал на пергаменте чёрные квадратные буковки, словно бусинки нанизывал на нитку.

За полтора месяца переписали всю старину, от сотворения мира до княгини Ольги. Сегодня о князе Святославе рассказ.

— «Когда князь Святослав вырос и возмужал, — нараспев читал старец, стал он собирать много воинов храбрых. И легко ходил в походах, как пардус [2] Гепард, охотничий зверь, который славится быстротой и бесстрашием. , и много воевал. В походах же не возил за собой ни возов, ни котлов, не варил мяса, но, тонко порезав конину, или зверину, или говядину и зажарив на углях, так и ел. Не имел он и шатра, но спал, подстелив потник, с седлом в головах. Такими же были и все прочие воины его. И посылал в иные земли со словами: „Иду на вы!“».

Отрок положил гусиное перо, пошевелил занемевшими пальцами.

— Пиши, пиши, — несердито поторопил старик, — зимний день короток!

— Пишу, отче!

— «В лето шесть тысяч четыреста семьдесят третье [3] 964 по современному летоисчислению. пошёл Святослав в землю вятичей и спросил: „Кому дань даёте?“ И сказали вятичи: „Хазарам…“».

Летописец замолчал, пододвинул книгу ближе к свету.

— Что ещё писать о земле вятичей? — поднял голову отрок.

— Ничего больше в старом списке нет, и ты не пиши, — помедлив ответил летописец. — Но старики вспоминали, что будто так было…

еликими лесами покрыта земля вятичей.

Тянулись вятичские леса от Оки-реки до самой Волги.

И за Волгой тоже были леса, но обитали там люди уже не славянского племени. А вятичи были славянами, хоть не признавали власти киевского князя и жили от других славянских племён как бы отдельно.

И дальше бы они так жили, но в 964 году князь Святослав начал свой поход на восток. Ладьи княжеского войска поплыли по Оке, великой реке вятичей.

Тянулись по берегам нескончаемые леса. Медно-красные сосны над песчаными обрывами, как воины в строю. Ветер тревожно гудел в ветвях, швырял в светлую окскую воду сосновые шишки.

Вечерами на берег выходили медведи. Вытягивая лобастые головы, смотрели на ладьи и прятались в кустах, напуганные рёвом боевых труб и плеском множества вёсел.

Проносились над водой громкоголосые птичьи стаи.

В омутах плескалась богатырская рыба-сом.

Кабаны проворно перебегали зелёные лужайки.

Земля вятичей щедро являла путникам свои богатства, обилие зверя, птицы и рыбы. Не видно было только людей, населявших её. Избы на берегу стояли пустыми, рыбачьи челны унесены в овраги и укрыты под кучами хвороста. Дороги, ведущие вглубь леса, перегорожены завалами из подрубленных деревьев. Наверно, вятичи не ждали добра от княжеского войска и спрятались в укромных местах. Но они были где-то близко: над лесом то и дело поднимались столбы чёрного дыма, предупреждая об опасности.

Лёгкие сторожевые ладьи, далеко опередив большие суда, крались возле самого берега, сворачивали в устья речек и ручьёв, останавливались у пустых деревень. Дозорные ратники взбирались на высокие деревья и подолгу обозревали окрестности. Возвращаясь к княжеской ладье, они виновато разводили руками: