Александр Красницкий - В пасти Дракона

Оба казака минуты с две очень внимательно разглядываю! задержанного, но — увы! — ни Васюхнову, ни Зинченко не было известно значение жёлтого цвета в его одежде, и длинные усы не будили в них никаких подозрений... Казаки всё-таки до конца выполнили внушённую им инструкцию.

— Кто таков будешь? — принялся начальническим тоном допрашивать усатого китайца в качестве старшего Зинченко. — Откелева — куда?

Китаец в ответ только кланялся и что-то толковал казакам на совершенно непонятном им грубоватом северном наречии. Из всего бормотанья они только и могли уловить несколько знакомых им слов: «Да-Лянь-Вань», «Ким-Джоу» и «ден-дун-цзе» — и больше ничего.

— Брось его, Зинченко! — крикнул нетерпеливый Васюхнов. — Не видишь разве? Мирной. Там они в Дальнем своему бесу празднуют, так вот он к своим на праздник и пробирается... Ну его... право, брось!

— Кто его знает, какой он: мирной или не мирной? — возразил Зинченко. — Ишь ведь рожа-то! На большой дороге и не попадайся: совсем разбойничья, одни усищи чего стоят...

— Образина действительно разбойничья, согласился Васюхнов, — да только они все на одно лицо... Плюнь... Возиться с ним не стоит.

— К капитану бы его сволочь... Там разберут, как-така ён лишность, подозрительная или нет...

— Сволоки, тебе же напреет... не приказано их ни с того ни с сего хватать... Дружить велено...

Зинченко на мгновение задумался.

— Взглянуть, нет ли ещё кого в фанзе! — нерешительно проговорил он и просунул голову в дверную щель кумирни.

Глаза задержанного блеснули заметною тревогой при этом движении казака, он даже вздрогнул, словно хотел кинуться вслед за Зинченко, но сейчас же сдержался и принял прежнюю подобострастно-жалкую позу.

Зинченко тем временем вернулся из кумирни.

— Ну, что, никого? — спросил Васюхнов.

— Никого-то никого, а вот это я захватил, — отвечал казак и показал товарищу лист с грубо нарисованным чем-то красным изображением дракона, которое окружено было китайскими иероглифами.

— Что же тут! Молитва ихняя — вот и всё! Не трожь! — отозвался Васюхнов.

— Нет, уж это я возьму... свежее. Може, прокламация какая... Твоя? — обратился он к китайцу, поясняя свой вопрос соответствующим жестом.

Тот в ответ стал кланяться изображению дракона, молитвенно поднимая при этом руки.

— Говорит, что молитва! — сказал Васюхнов.

— Так они молитвы свои в трубочки свёртывают, а эта на стену налеплена была... Сюда в моленную много народу заходит... Возьму! Ты уж, молодчик, не обидься: служба!

— А с ним что? Потащим, что ли?

— А вот мы сейчас увидим, каков он. Захватим-ка мы его с собой не силком, а по чести... И впрямь, ведь, приказано с населением вежливехонько обращаться, мирных пальцем не трогать... Ежели он за нами добром пойдёт — упираться не будет да сбежать не попытается, стало быть, мирной: бежать да барахтаться нечего, ежели на уме ничего худого нет, — закончил свою речь Зинченко, — так?

— Ин быть по-твоему! — согласился Васюхнов.

Казаки оказались плохими физиономистами. Ни тот, ни другой и не заметили, какою радостью вспыхнули глаза задержанного, когда Зинченко излагал свой мудрый способ узнать его общественную и политическую благонадёжность.

Очевидно, китаец понимал всё, что они говорили между собой, но старался не дать им возможности уразуметь это и вполне достиг в этом успеха.

— Коняка-то твоя, что ли, будет? — выразительно тыча пальцем в гриву чужой лошади, которую он успел уже перенять, спрашивал у китайца Васюхнов.

На этот раз спрашиваемый не замедлил с ответом: жесты казака были бы понятны и глухонемому. Он подобострастно закивал, кланяясь на обе стороны.

— Евонный! Признается! — проговорил Васюхнов и стал показывать китайцу знаками, что тому нужно сесть на лошадь и следовать за ними.

Опять задержанный не замедлил исполнить требование. Он казался совершенно спокойным. Без всякого противоречия, напротив того, даже улыбаясь, он уселся на свою лошадёнку и без малейшего прекословия затрусил мелкой! рысцой вслед за своими неожиданными спутниками. Зинченко, более опытный и осторожный, внимательно наблюдал за ним, но в поведении их невольного попутчика решительно ничего подозрительного не было.

— А, пожалуй, что длиннокосый-то и мирной, — наконец нерешительно высказался он, — почтителен и беспрекословен, никакой супротивности, стало быть, душа чиста!

— Тогда чего и валандаться с ним! — воскликнул в ответ нетерпеливый Васюхнов. — Ну его! Так трусить, всю душу вымотаешь, а не токмо что... Пусть убирается, куда хочет!