Борис Павленок - Преданный и проданный

Город горел, турки бежали, Потёмкин помчался за сметённым паникой отрядом янычар, почти догоняя арьергард. За городом они рассыпались веером, укрываясь меж холмами. Потёмкин, оглянувшись, обнаружил, что остался один и пустил коня помалу, успокаивая и оглаживая. У кустов, заполонивших распадок, спешился, сорвал горсть травы, протёр пыльные и потные бока коня, дал отдохнуть, потом подпустил к родничку, чтоб глотнул воды. Лишь после этого снял платок, умыл лицо и руки, отёрся, сунув тряпицу в седельную суму. Услышав топот одинокого конника, поднялся в седло, проверил палаш, легко ли выходит, и краем кустарника поехал навстречу. Это был Леоныч.

— Ваша светлость, не можно так. Тикаемо назад, пока татары не одумались... Вы ж не капрал, а командующий армией, чтобы в сечу лезть.

— Война не различает генерала от капрала.

— Тшш, — предостерёг Леоныч.

Где-то рядом послышался говор, топот многих коней. Турки ли, татары? Скорее в гущу. Забрались в кусты, притаились.

Четверо турок проехали мимо, не заметив. Но топот сзади нарастал. Потёмкин огляделся — смеркалось, чуть подумав, сказал:

— Держись за мной, поведём их к нашим. Делай как я... Коник добрый не подведёт? Главное, чтоб близко не подпустить и далеко не отрываться. Ну, с Богом. — Потёмкин поднял коня, вскочил на него и вынесся на вершину холма.

Его могучая фигура чётко рисовалась на фоне закатного неба. Вскинув палаш, крикнул:

— Берабер гель! Аллахоу акбар! (За мной, Аллах велик!) — И, подняв коня, кинул его вперёд тем самым приёмом, который отрабатывал когда-то Мамонов.

Турки ответили дружным рёвом и помчались следом. Всё ближе, ближе порядки русских войск.

Потёмкин крикнул Леонычу:

— Бежим в стороны, иначе свои срубят!

Турецкий отряд по инерции влетел в гущу русского войска и был мгновенно смят.

Потёмкин выбрался к штабной палатке, соскочил с коня, кинув поводья первому попавшемуся офицеру, и вдруг конь, его любимый Араб, рухнул. Да и сам хозяин едва дотянул до ближайшего стула. Пошатываясь, приблизился Леоныч.

— Кабы пятнадцать годков назад, когда учил воинскому делу, вздул бы тебя палкой, Лександрыч... А нынче не можно — фельдмаршал. Отдай хоть два рубли, что в долг брал.

— Взбогатею — отдам.

— Позволь тогда отдубасить холуёв, которые тебя одного бросили. — Леоныч указал на стайку адъютантов, спешивших к исчезнувшему было командующему.

— Бог им судья... Попов!

Из палатки выскочил начальник канцелярии генерал-адъютант Попов.

— Приказ о производстве Леонова в штабс-капитаны и представление на Георгия третьей степени... На завтра собираем военный совет, а нам сообрази чего-нибудь поесть. Составишь мне компанию, Леоныч?.. Да, лекаря кликни, брюхо болит.

Совет в штабной землянке напоминал пирушку — на столе груды пирожков, клюква, грибки, бутылки со щами, вино. Потёмкин, полулёжа в «халатном виде» на копне сена, извинился:

— Прошу прощения, генералитет, неможется сегодня... Но откладывать совет нельзя. Разговор решающий. Украинская армия, ведомая Румянцевым, овладела Хотином, открыв дорогу на Болгарию и Константинополь. Нам преграждает путь проклятый Измаил. Крепость надёжна, войска и припасов достаточно. Дунайский путь для них — путь свободы. Наше войско устало от топтания на месте, холодов и недоедания. Пошли чирьи да простуды. А впереди осень. Что будем делать? — Генералы молчали. — Князь Репнин?

— Осада.

— Де Рибас?

— Отойти на зимние квартиры, а по весне...

— Ясно. Де Линь?

— Обойти, оставив в тылу.

— Князь Долгорукий?

— На зимние квартиры.

— Господа, чтоб не было обиды, пущу опросный лист, пусть каждый запишет своё мнение.

Лист пошёл по рукам. Потёмкин, подмостив под бок грелку с подушкой и поморщившись, то ли от мнения генералов, то ли от нездоровья, обвёл всех взглядом. От золота и звёзд мельтешило в глазах. Получив лист, поглядел.

— Значит, за бой немедля только ты, Михайло Илларионович? Что ж, ты, Кутузов, одноглаз, и я одноглаз, значит, зрим в два глаза, и нам виднее. Город будем брать, забудьте, господа, о зимних квартирах. Все свободны. Леоныч, лекаря ко мне. Попов, депешу Суворову, чтоб выезжал сюда. Потом в эскадру, пора громить флот, без того Измаил не взять.

Ветер хлестал косым дождём, стлались над землёю, гнулись чахлые кусты и пожухлые травы, по правой руке вскипало белыми гребешками Чёрное море. Потёмкин соскочил с коня у адмиральской избушки, войдя, сразу же кинулся к камину.