Виктор Квашин - Последняя крепость империи

Через некоторое время к нему подошёл Котёл, попросил присмотреть за мешком.

— Кое-какая прибавка к котловому питанию, на ужин, — пояснил он и снова отправился на промысел, но очень скоро появился в дверях с плетёной корзиной.

— Это тебе, командир, чтобы не скучно было.

В корзинке были сушёные абрикосы и инжир. Сиантоли не без удовольствия жевал кисло-сладкие упругие плоды и смотрел, как четверо тангутов, один из которых был совсем старый, а другой почти мальчишка, пытались вытащить распухший труп из-под обвалившейся стены. Они то тянули за ноги, то принимались разбирать завал, но большей частью беспомощно суетились, поминутно оглядываясь на него. Сиантоли надоело это видеть, он нехотя поднялся, подошёл к тангутам. Один из них закрыл руками голову и зажмурился, будто его собираются бить. Сиантоли выдернул из завала жердь, подсунул под кусок стены, придавивший труп, приподнял, показал тангутам «тащите!». Те мигом выдернули останки и стали кланяться начальнику. «Уносите!» — показал Сиантоли и вновь уселся в тень. Даже от такого небольшого напряжения пот заливал глаза. «Как они тут живут?!» Здесь совсем не ощущалась давно уже наступившая осень. Припомнилась родная долина Елань. Какая там в это время красота — жёлтые дубы и красные клёны окрасили крутые склоны хребта Тачин-Чтан 20 20 Тачин-Чтан — сейчас хребет Партизанский на юге Приморского края. , а между ними под ещё зелёными ивами чистыми холодными струями течёт река. Как вкусна в ней вода!

Жара утомила не только Сиантоли. К полудню к нему в тень стал собираться его десяток. Первыми пришли Братья. Большой угрюмо привалился к прохладной стене и замер в таком положении, не проронив ни слова. Брат Малый вошёл во двор как-то боком, вихляющей походкой, он постоянно вытирал ладони о штаны и озирался по сторонам, с лица не сходила блудливая улыбочка. «Нашкодил где-то», — подумал Сиантоли.

За братьями пришли Котёл со Стрелой, Котёл принёс ещё корзинку с сушёными фруктами, к ней сразу потянулись Братья, а Стрела молча снял со спины мешок и положил рядом с ранее принесённым Котлом.

Ещё пара Гончар и Рыбачок (Сиантоли уже знал по именам всех бойцов своего десятка) приволокли огромный железный котёл.

— Может, поменять удастся, — сказал Гончар, — или самим сгодится.

Последними подтянулись Хохотун и Неспеши, оба загадочно улыбались. Неспеши снял с плеча бурдюк, вытащил затычку, подал Сиантоли.

— Начинай, командир.

Сиантоли отхлебнул кислого вина, противного, но прохладного, повторил, передал соседу. Было заметно, что Хохотун и Неспеши уже не однажды к бурдюку приложились. Хохотун потирал руки, улыбался и всё никак не решался высказать то, что давно рвалось наружу.

— А княжна-то оказалась мастерицей в любовном деле! — наконец выпалил он. — Эти, герои из Пятого десятка Третьей сотни — слабаки, сутки не продержались. Вот это женщина!

— Это чего они не продержались? — угрюмо спросил Брат Первый.

— Ну, всё, не могут больше, утомились. Это им не на городскую стену лазить. Продали её во Второй десяток нашей сотни. Мы к ним, во Второй, заглядывали — весело у них! — энергично рассказывал Хохотун.

— Что, и вам перепало? — с завистью спросил Рыбачок.

— Не дали. Жадные. Выкуп требуют, — вздохнул Хохотун. — А давайте выкупим, а? Давайте! Куда нам эти трофеи копить? Может убьют завтра, а тут — княжна!

— Тебе девок что ли мало? В любом дворе бери, какая понравится, — попытался урезонить Котёл.

— Так эта благородных кровей. Она, говорят, такое умеет!

— Не спеши отдавать добро за траченный товар, — сказал Неспеши. — После двух десятков монгольских всадников она уже забыла, как её саму зовут. Да и все они одинаковы. Я свою долю не дам.

— Я тоже, — сказал Котёл. — За бабу добро отдавать не стоит. Лучше жратвы наменяем.

— А я бы отдал, — тихонько сказал Стрела и засмущался.

Солдаты дружно расхохотались и пустили бурдюк по второму кругу. О княжне больше не говорили.

Сиантоли улучил момент, расспросил у Неспеши, где располагается Второй десяток, сказал, что скоро вернётся и пошёл на главный двор сотни.

Сотник Жаргал наслаждался незнакомой городской жизнью — возлежал на горе подушек перед изящным низким столиком, на котором стояли красивые сосуды с вином. Две едва прикрытые прозрачными накидками тангутки обмахивали его веерами. Жаргалу было хорошо.

— Подсаживайся, — пригласил он Сиантоли. — Мне добыли хорошее вино, ты такого не пробовал, это точно.