Анастасия Попова - В огнях майдана

Знакомый до боли голос окликнул меня, вырвав из пучины собственных мыслей, вернул в жестокую реальность. Ещё мгновение и я бы узнала в нём окрик матери, но её голос был знаком мне с колыбели, ни за что в жизни не перепутаю его с другим, уловлю его из тысячного потока других голосов, один, любимый, родной… Я бы никогда не посмела спутать его с другим, но они были так похожи. Я обернулась на зов, незнакомка жестом поманила меня к себе. У меня не было сил сопротивляться, ноги сами понесли меня в глубь темноты. Подсознательно я уже давно сделала этот выбор.

— Вам легче? — Произвольно вырвалось у меня как только я подошла ближе.

— Да. Я тебя вспомнила. Ты ехала с нами в одно купе, с парнем, где же он?

Руки затряслись. Слезы предательским потокам нахлынули на глаза, но я не могла позволить им вырваться наружу. Во мне заговорили боль и обида, спавшие где-то в глубине души, к своему стыду я не смогла их скрыть.

— Он дома, со своей семьёй. — Выдавив эти слова из себя я попыталась натянуть на лицо непринуждённую улыбку безразличия, но слёзы скрыть было уже невозможно. Еще минута этого гробового молчания и казалось, успокаивать придётся уже меня.

— Бедная моя девочка. — Руки пожилого мужчины укрыли меня в отцовских объятиях, словно пытаясь защитить от удушающей удавкой обиды.

— Я ушла сама, не хочу быть яблоком раздора в его семье. — Не послушные слёзы ливнем катились по щекам.

— Я живу тут недалеко, — неожиданно заговорил старик, — у меня редко бывают гости, но я был бы счастлив, если бы вы все вместе заглянули ко мне на огонёк.

И мы, словно большая и дружная семья, которую связали не кровные узы, а череда непредвиденных событий побрели по опустевшей улице, осквернённой потоком людского селя, оставившего после себя обрывки плакатов, бумажек и листовок, с которыми теперь весело играл холодный ноябрьский ветерок.

Увлечённая речами старика мне вдруг стало казаться, что я знаю его всю свою жизнь. Он оказался таким же одиноким как и я. Нас отличало лишь то, что меня одиночество терзало несколько часов, а его мучительно испытывало на прочность долгие годы.

— Жена моя умерла пять лет назад, — продолжал свой рассказ старик, — дети ездить перестали, внуков я так и не видел. Лишь на фото они каждый день улыбаются мне, а я с любовью гляжу на них каждый раз представляя какие они сейчас. Живу не богато, но места всем хватит. — Он добродушно улыбнулся, подмигнув мальчуганам, открывая входную дверь небольшой квартиры.

Идеально вымытый пол, пустынные стены маленького коридора которые украшали огромное зеркало в резной деревянной оправе и обои, времён союза, выцветшими от времени алыми цветами радушно встречали долгожданных но редких гостей. О, сколько лиц должно быть видело это чешское зеркало пятидесятых годов, сколько всего могло бы оно рассказать, если бы только умело говорить, но оно было безмолвно чистое, словно открытая душа и лишь манило заглянуть в прошлое её глазами, гордо украшая собой стену. Три двери разрывали цветочную панораму пожелтевших от времени стен. Кухня, зал и спальня. Всё уютное убранство так и пылало ностальгией по счастливым ушедшим дням. Казалось, будто вокруг остановилось время, пространство исказившись забросило нас в другую эпоху. Все предметы в квартире переговариваясь под скрипы половиц шептали счастливые истории уходящего в бездну времени былого прошлого, и каждый рассказывал свою. Когда-то этот дом был полной чашей, любимая жена, нестираемый детский смех, эти безмолвные стены ещё помнят его. Кое-где на обоях красуются поблекшие от времени чернильные рисунки неопытных юных рук, как последнее напоминание о тех счастливых временах. Их создатели уже намного старше меня, может даже ровесники моих родителей, но память, оставленная когда-то ими на этих стенах не тленна, она не подвластна ни морщинам, ни времени.

В этом году Павлу Петровичу исполнилось семьдесят три. Дети разъехались по разным городам. Сын жил в Одессе с пунктуальной точностью строго один раз в месяц первого числа звонил отцу справиться о здоровье и делах. Дочь после замужества уехала в Луганск. В последний раз своих детей он видел на похоронах жены, ровно пять лет назад двадцать первого ноября, но ему казалось, будто это было вчера. Слишком медленно текла теперь его жизнь. Один день был похож на другой, всячески теряя для памяти свою ценность. Но пожилой мужчина не унывал, он искренне любил детей своим большим и добрым сердцем. Изредка получая тёплые письма от дочери с вложенными фотографиями внуков и правнуков. Которые отвечали ему взаимной улыбкой из-под стекла деревянной шведской стенки величаво украшавшей зал, уже добрых пятьдесят лет с самой свадьбы. Она была больше похожа на музей его жизни, в котором по крупицам собраны судьбы нескольких поколений от рождения до глубокой зрелости. В лучшие годы она вызывала белую зависть всего двора, но и сейчас увенчанная памятью разных лет не потеряла своего величия, став качественным антиквариатом, а ведь когда-то было несбыточной мечтой каждой советской семьи. В этой квартире всё напоминало о былом благополучии, ни шедшем, ни в какое сравнение с беспроглядной бедностью, в которой вместе с хозяином они пребывали сейчас.