Евгений Салиас-де-Турнемир - На Москве (Из времени чумы 1771 г.)

Но будто другой голос спорил с ним, говорил:

«Нет, парень, тут дело не в свечке одной: гляди-ка, гляди, что сейчас будет!»

Ивашка глядел, не сморгнув, и робость, смущение все более заливали трепетавшее сердце.

И вдруг показалось Ивашке или вспомнилось верно, что он положительно потушил все свечи, что, стало быть, эта свеча сама зажглась, стало быть, это чудо Господь явил.

И парень, не выдержав, от страху бросился к дверям паперти, выскочил и запер храм.

Когда он очутился на дворе, то смущение его постепенно исчезло и тревога улеглась.

«Нешто может Господь чудо явить? — думал он. — Нешто таким грешникам, как я, бывает? Это только святые отцы да угодники Божьи сподобляются такого…»

Просто, стало быть, обходя церковь и прибирая все, позабыл потушить свечку.

Однако через час Ивашка подошел к окну храма и глянул снаружи в церковь. Света не было: свеча перед образом, знать, догорела и потухла.

«Вот то-то, — подумал Ивашка, — будь чудо-то, то она, поди-ка, и теперь горела бы. Свеча не простая восковая, а святая свеча, — и теперь, и во веки веков не потухла бы».

Ивашка вдруг озлобился на себя.

«То-то, дурень, сам не ведаешь, что тебе в башку лезет, и впрямь тебя бы в солдаты сдать или на дно реки Москвы с камнем на шее спустить».

Ивашка пошел к дому священника, чтобы поужинать и лечь спать в своем углу. Поев хлеба, немного каши, выпив плохой колодезной воды из ковшика, Ивашка собрался уже было протянуться на лавке и задремать, но появился Бяков — веселый, как будто даже выпивши. И солдат не дал спать парню, стал болтать и рассказывать новую весть, которая ходила по всей Москве.

— Где-то у Крымского брода какой-то не то татарин, не то жид продает сережки, и весь народ валит туда. Кто такую сережку в ухо вденет, того чума не берет.

— Все пустое, — отозвался Ивашка, все еще злобствующий на себя и на всю Москву, — это один грех только. Нешто можно от гнева Божьего, от хворости черной, да к татарам или к жидам за спасением ходить? Молиться надо, вот к Никите-мученику — то другое дело.

И тотчас Ивашка поневоле, будто его кто толкнул, передал Бякову про то чудное дело, которое случилось с ним с час назад в церкви.

Сначала Бяков понял рассказ Ивашки на один лад.

— Позабыл, значит, одну свечу потушить! — сказал он.

— Стало быть, так! — отозвался Ивашка.

И ему почему-то стало обидно и неприятно, что солдат так просто объяснил дело, тогда как ему хотелось, чтобы оно было не простым.

Но затем Бяков, вдруг почему-то передумав обо всем, что слышал от Ивашки, сообразил дело совсем на другой лад.

— А что, парень, коли вдруг это дело да не простое? Почем знать, — вишь, времена какие.

Однако, побеседовав еще с полчаса, оба приятеля разлеглись на лавках и заснули мертвым сном.

На другой день утром Ивашка, проснувшись, не нашел уже Бякова в горнице. Солдат ушел, как всегда, поболтаться, потолкаться в народе, послушать, что рассказывается на Москве, нет ли чего нового, худого ли, хорошего ли.

Ивашка, захватив ломоть хлеба, вышел на улицу и тоже побрел зря, куда глаза глядят. Но в Москве не было и не оказалось ничего нового; все еще болтал народ о старых новостях.

Когда, пополудни, Ивашка вернулся домой, то отец Леонтий тотчас позвал его к себе.

Старик священник был немножко глуповат, большой болтун, любитель покалякать и от праздности проводил с Ивашкой целые часы, заставляя его рассказывать себе всякую всячину; а мало ли что мог теперь рассказать Ивашка, за целое лето перебывавший во всякого рода состояниях?

На этот раз оказалось, однако, что отец Леонтий зовет к себе парня совсем не затем, чтобы побеседовать, а затем, чтобы расспросить об удивительном случае, бывшем с ним накануне. Бяков еще поутру рассказал все священнику, что слышал от Ивашки, но при этом прибавил так много, что Ивашка, слушая в свою очередь свое же приключение, передаваемое священником, невольно рот разинул.

Добродушный, правдивый малый стал было противоречить отцу Леонтию и возобновлять весь случай, как он был, но отец Леонтий не соглашался с ним и говорил:

— Зачем таить, паренек, доброе дело? Божья благодать. Об этом деле молчать не надо, особливо в такие времена, как ноне на Москве. Может, Она, Заступница, затем и зажгла себе свечку, чтобы мы, грешные, поболее ей свечей ставили. А то, вишь, робеть умеем, а о молитве забыли; только снует люд по Москве, охает да робеет, а в храме не молится.

В тот же вечер отец Леонтий уж повидался с своим старинным приятелем, отцом Степаном, священником маленькой церкви на Варварке.